Родиной призванные(Повесть)
Шрифт:
В комендатуре был совсем другой порядок, нежели в полицейском отделении. В прихожей пахло свежим снегом, в открытую форточку тянул чистый воздух.
Над диваном, обтянутым эрзац-кожей, висел портрет Гитлера в летной форме.
Геллер оставил полицейских в прихожей, а сам приосанился и осторожно, стараясь не издать лишнего звука, открыл дверь кабинета. Празднично-чистый свет мелькнул сквозь открытую дверь, и легкая волна сигарного дыма плеснулась в прихожую.
Через несколько минут Геллер шире открыл дверь и сказал притихшей толпе полицейских:
— Входить по одному! Ты, начальник, и ты,
Комендант Дюда сидел за столом, в кожаном кресле — оберштурмфюрер СД Вернер. Косо поднятая левая бровь его на худом, злом лице нервно вздрагивала. Вернер знал русский язык, но предпочел говорить через переводчика.
— На печи лежите! — начал Вернер, стискивая кулаки. — Службу плохо несете. — Достал платок, вытер вспотевший лоб.
Поворов спросил вкрадчиво, деликатно:
— Господин оберштурмфюрер, ваше высокоблагородие, скажите, в чем мы виноваты? Не пойму, бог свидетель, не пойму, чем мы не услужили великому рейху.
— Молчать! Как ты смеешь, скотина, задавать такие вопросы! — воскликнул гитлеровец фальцетом. — Какой там бог у вас, скоты! Сквернословы, лентяи, хамы. Чем вы виноваты, спрашиваете? С нашей горы Алешня видна? Я спрашиваю, Коржинов?
— Так точно! Видна, господин оберштурмфюрер, — залепетал начальник.
— Как ты сказал, скотина? — заорал Вернер. — Повтори!..
— Да я, господин… Я… Вот… Нате, — заикался Коржинов. — Голову мою берите. Все отдам рейху… Все… Все… — истерично кричал он. — Вот смотрите… От души я… — И упал перед столом на колени. — От души… вот вам душа моя… — Он рванул засаленный китель, оголяя волосатую грудь. — Ваш! Весь ваш!
Дюда и Вернер довольно переглянулись. Вероятнее всего, такой взгляд означал, что теперь надо говорить помягче.
Вернер закурил, успокаиваясь.
— Так вот, господа полицейские, Алешня от нас всего в пяти километрах. На границе с аэродромом, в запретной зоне. Сегодня ночью один бандит, засланный партизанами, увел в лес отряд вооруженных полицейских. — Вернер снова задергал бровью и скривил рот. — Пулеметы, автоматы, гранаты рейха — в руках бандитов. И где? Рядом с аэродромом! Мы приказали населению немедленно сдать оружие, в том числе и трофейное. Где оружие? Где? — яростно заорал гитлеровец. — Что принесли вы, дармоеды? Десяток охотничьих дробовиков. Ха-ха-ха, — затрясся Вернер и ударил кулаком по столу. — Где оружие, хамы? Десяток ржавых шомполок. Какие же вы полицаи? На что надеетесь? А? На что? У меня есть фатерланд! Что вы имеете, господа? Вы все, как один, связаны одной веревочкой. Понятно? Встань! — крикнул он Коржинову.
«Господи, кажется, пронесло», — подумал начальник полиции.
А Вернер с гневом продолжал:
— Немедленно заставьте население сдать оружие и указать, где оно спрятано. За усердие — три тысячи рублей и корову. За поимку партизанского командира или комиссара — десять тысяч рублей, корову и дом. За указание местонахождения лагеря или продовольственного склада бандитов — десять тысяч рублей, две коровы, новый дом.
— Я тоже хочу сказать о наградах, — поднялся Дюда. — Если на аэродроме и в окружающей зоне будет тихо, все полицейские получат дополнительные пайки, жалованье не менее тридцати марок в месяц, новое немецкое обмундирование.
— Понятно? — спросил Вернер.
— Понятно, —
— Хайль! — громче всех крикнул начальник полиции, и в глазах его заблестели слезы.
— А теперь по местам! — скомандовал Геллер. — Ты, Коржинов, останься.
Все вышли, и Вернер подошел к начальнику полиции.
— Пьешь? — спросил мягко.
— Пью, — тихо ответил Коржинов.
Вернер достал из шкафа бутылку шнапса, стаканы, налил себе и Коржинову.
— За наши успехи! Гляди в оба.
Выпили. Сдерживая болезненную улыбку, Коржинов низко поклонился.
Глава двадцатая
— Дядя Коля! — позвал мальчонка. — Вас хотел видеть Костик.
— Скажи ему — приду сегодня вечером, — ответил машинист движка.
Партизанская и армейская разведка хорошо знала дом Поворовых. Дверь дома, выходящая в сад, никогда не закрывалась на ночь. Марфа Григорьевна чем-то напоминала горьковскую мать. Она рада была, что наконец-то участвует в большом деле, которому посвятил себя ее любимый сын. Мать не думала, какая гроза нависнет над всей семьей, если фашистские холуи заметят, что к ним в дом по ночам приходят партизаны. Всего за два дома от Поворовых жил староста деревни, уже несколько лет враждовавший с ними. Когда соседа назначили старостой, он сразу пригрозил:
— Ну теперь я с вами за прошлое рассчитаюсь… Только посмейте сделать что-нибудь против немцев!
Угроза не испугала семью. Желание помочь Родине было превыше всего. Вот и сегодня к Поворовым пришел дядя Коля с неизвестным.
— Из отряда Коршуна! — хитро улыбаясь, отрекомендовался молодой человек. Он сидел около Василия Яковлевича — тот готовил мешки для отправки продовольствия в отряд. — Сегодня ночью, — предупредил гость, — придут наши ребята с важным поручением. А завтра появится разведчик. — Партизан описал его внешность. — А вас, дядя Коля, — обратился он к Никишову, — Федор просил договориться с Костиком о помощи этому разведчику.
Партизану надо было встретиться с Митрачковой и взять у нее лекарства для отряда.
— Коршун хотел знать ваше мнение, дядя Коля, как быть с Митрачковой. Может, забрать ее в отряд?
— Передай Федору, что Митрачкова очень нужна здесь. Она будет поставлять вам медикаменты. К ней обращаются за помощью партизаны разных отрядов. А теперь ступай, скоро комендантский час.
— Миленький мой, труженик мой, да ты сядь, покушай, — пригласила парня к столу мать.
— Фрицы, фрицы по дворам ходят! С обыском… У соседей уже, — вбежал маленький Ванька.
Дядя Коля выскочил во двор, спрятался в сарае, Партизан замешкался. Около него лежали инструменты, которыми работал Василий Яковлевич. Парень схватил ножовку и стал распиливать деревянный брус.
Вошли гитлеровцы.
— Матка, яйки, яйки!
Они не заметили, с каким напряжением мужчина пилил брусок.
Мать торопливо положила в корзину яйца, и через минуту солдаты ушли.
— Пронесла нелегкая, — улыбнулся дядя Коля, входя в дом.
— Теперь они два-три дня не заглянут к нам, — сказала мать. И обернулась к партизану: — Покушай, сынок, и ступай к своим. Скажи — ждем их сегодня ночью.