Родиной призванные(Повесть)
Шрифт:
В ответ — молчание.
Вернер позвонил. Вошел солдат с подносом.
— Прошу! Выпейте кофе с коньяком. Ах, бог мой! Нам не чуждо ничто человеческое. Погорячились… Это бывает.
— Что вам от меня надо? Я плохо вас слышу, — прошептал учитель.
— Мы хотим знать ваши связи. Зачем играть в прятки? На авиабазе и в Дубровке действует большевистская агентура, то есть действовала, — поправился гестаповец. — Вы должны сказать нам, где и с кем встречались. Мы сами будем называть вам фамилии. Только говорите «да» или «нет».
«Значит,
— Я ничего не знаю. Никаких связей у меня не было.
Вернер зло ухмыльнулся пепельными губами. «Это какой-то дьявол! — подумал он. — Его пытали всю ночь, а он молчит».
— Господин Макарьев есть русский интеллигент, то есть, переводя эти слова с латыни — понимающий, разумный. Поймите же: Советы обречены. Мы владеем огромной территорией и миллионами людей, которые нам покорились, — начал он и остановился, подумав: «Покорились?! Вот он сидит, „покоренный“». — Вы пейте кофе, — посоветовал Вернер. — Ах, нет? — Он позвонил. — Влейте ему насильно.
Макарьев взял чашку, выпил кофе. Это куда легче, чем ведро холодной воды. Он еще и сейчас ощущал резь в животе.
— Слушайте вы, фанатик! — резко заговорил Вернер. — Германия отныне великая держава. Австрия, Чехословакия, Польша, Франция, Люксембург, Бельгия, Голландия, Дания, Норвегия, Югославия — все это теперь наши земли. Мы установили свою власть над Северной Африкой. Промышленность и сельское хозяйство всей Европы работают на нас. Под нашей властью вся коренная Россия, Украина, Белоруссия. Наш рейх — невиданная в истории народов военная сила. Люди — это война. Ты понял? Война. За время существования человека было больше четырнадцати тысяч войн, а мирных лет немного — чуть более двухсот.
— Вы — позор рода человеческого, вы исчезнете! — прохрипел Макарьев. — Исчезнет и война вместе с вами.
Кипя от злости, фашист крикнул:
— Заткнись, фанатик, подлая тварь, Дон-Кихот.
Учитель тяжело поднялся со стула:
— Дон-Кихот был один, а нас много. И вы нас боитесь. — Макарьев слегка качнулся и крикнул в лицо Вернеру: — Боитесь, гады!
Вернер, казалось, на миг задохнулся от прилива злобы, побледнел, хотел ударить пленного, но остановился и только ткнул его кулаком в грудь.
Макарьева втащили в какой-то подвал, там его встретил Черный Глаз. Он спрятал блестящую ручку в карман и поднялся из-за стола:
— Ну так что, будешь говорить?
Учитель стиснул зубы и ни на что не отзывался. Временами в его измученном сердце появлялся страх: ведь он мог кого-то назвать, выдать.
— Итак, ты отрицаешь наличие подполья? Отрицаешь? Связи с подпольщиками Сещи, Жуковки? — Он зло сверкнул своим единственным живым глазом.
— Отрицаю. Категорически!
— Поворова Константина знаешь? Да или нет?
— Нет! Слыхал, что есть такой полицейский. Дайте мне воды, — глухо попросил Макарьев.
— Ты не в ресторане, — заорал Черный Глаз, — будешь
— Я о подполье не знаю, — со стоном выдохнул Макарьев.
Агент двинул железной кружкой в засохшие губы учителя с такой силой, что изо рта у того потекла кровь.
— Будешь говорить? Ты… — орал Черный Глаз. — Зачем только мы его эти дни кормим, — обратился он к вошедшему врачу.
— Миллер, не торопитесь, — сказал врач. — Учитель должен подумать. Мы предоставим ему такую возможность. — Гестаповец нажал на кнопку звонка.
Вошли два солдата, схватили учителя под руки и поволокли. Камера, куда его втолкнули, была тесной. Макарьев, скорчившись, прислонился к сырой стене. Грязь и вонь. Все сделано так, чтобы подавить, унизить человека. Через несколько минут арестованный почувствовал, как все тело коченеет от сырости и сквозняка, который густой струей тянул в дверные щели. Лицо учителя было измученным, усохшим, землисто-серым. Напрягши волю, он встал, походил, надеясь хотя бы немного согреться. Рядом оказалась девочка лет пятнадцати.
— Замерзли?.. Садитесь… Вот сюда, в уголок. Здесь теплее.
У девочки были рассечены губы и залит кровью правый глаз.
— Тебя очень били? — спросил учитель.
— Меня давно бьют…
— А за что?
— Бьют за что? Я молчу при допросах, пою песни, ругаюсь…
— Ты же совсем девочка… — Он погладил ее по голове. — Впрочем, в этом мире иногда один вечер может равняться годам, десятилетиям. Спасибо тебе, что умеешь хранить тайму. — Он поцеловал ее.
— Ничего они не добьются, — всхлипнула девочка. — Скорей сами подохнут… Я научилась их ненавидеть. Знаю, что меня убьют, не страшусь.
Девочка задремала, и Макарьев, сняв свой пиджак, накрыл исхудавшее ее тельце. Никто из заключенных не знал, откуда она и за что ее бросили в тюрьму. Утром за ней пришли. У порога она обернулась и крикнула:
— Умейте молчать… Ненавидеть врагов…
Эти слова прозвучали наказом.
…Два месяца пытали Макарьева. Состоялась еще одна очная ставка с Трегубовым.
— Не отказывайся, учитель, — гнусавил тот. — Ты ездил в Жуковку. Помнишь? Партизаны тебя посылали. Ты связался с директором Жуковской средней школы Ситягиным. Ты был одним из главных. Ты знаешь, кто шпионит в Сеще. Все знаешь… Скажи — и получишь свободу. Кто в Сеще остался?..
— Теперь ты признаешься? Подпишешь вот это?.. — Черный Глаз ткнул какую-то бумажку с орлом на уголке.
Макарьев молча отвернулся. Ему было тяжело и противно слышать, что фашист так чисто говорит по-русски.
— Франц! Мы напрасно тратим время. — Следователь нервно постучал кулаком по столу. — Посмотри на него. Сегодня он интеллигент, а завтра — лесной бандит…
— Разденьте его! — приказал Черный Глаз. — Будешь говорить?
Удар… Удар… Учитель выплюнул сгусток крови изо рта в желтую рожу гестаповца.