Родиной призванные(Повесть)
Шрифт:
— Будьте спокойны, — ответил Черный Глаз, — все произойдет само собой.
22 сентября на рассвете с Сещенского аэродрома понеслись на запад последние «хейнкели». На одном из них улетели Дюда и Вернер, так горячо мечтавшие стать помещиками земли дубровской.
А в Рославльской тюрьме фашисты все еще пытали советских патриотов. Ничего не добившись, решили привести в исполнение злодейский приказ Вернера, тот самый, который он передал Черному Глазу.
Еще ночью палачи собрали наиболее сильных мужчин и женщин в одну большую камеру, скрутили им руки колючей проволокой, залепили
Вдруг на крыше тюрьмы появился человек. Черный Глаз вздрогнул. Его лицо побледнело. Он узнал Мишку Поворова. Весь опаленный, дымящийся, Мишка кричал:
— Смерть фашистам!.. Смерть гадам!
Треснула короткая автоматная очередь…
…А солнце уже высоко поднялось над многострадальной рославльской землей. В небе галдели грачи.
По шоссе Рославль — Кричев двигались отступающие немецко-фашистские войска.
Миллер (Черный Глаз) собрал охранников возле тюрьмы и произнес перед ними очень сдержанную, но воодушевленную речь как раз в то самое время, когда тюремщики только и думали о том, как бы поджать свои кровавые хвосты и поскорее драпануть на запад. Миллер взял с собой троих автоматчиков, остальным сказал, что сегодня или завтра наступление красных будет остановлено. Он должен был как-то проявить свою власть и авторитет.
В тот же предвечерний час Данченков собрал командиров и подрывников.
— Сегодня ночью придется много поработать. Надо оседлать проселки и дороги, близкие к шоссе. — Улыбнувшись, он повернулся к Нехотяеву. — Твое отделение поедет вот сюда. — Комбриг указал на карте дорогу, близкую к Рославльскому шоссе.
На шоссе в хвосте какой-то отступающей части медленно двигался «опель». Черный Глаз приказал шоферу свернуть на проселок и обогнать грузовики. Взяв автомат на изготовку, он всматривался в бегущую навстречу темную полосу кустарника. Он знал, что в подлесных густых мелочах могли быть в засаде партизаны.
— Не дремать! — приказал Черный Глаз сидящим позади автоматчикам.
После дождя в низинках набралось много жидкой грязи. В двух местах пришлось толкать машину. Миллер промочил ноги и с горечью подумал, что можно заболеть воспалением легких.
Не грязные колдобины, а кучи хвороста перегородили дорогу. Теперь тишина так действовала на гитлеровцев, что они боялись вздохнуть полной грудью и не хотели вылезать из машины. Наметанный глаз шофера заметил справа песчаную, поросшую травой дорожку, ведущую к шоссе.
— Поехали сюда, ближе к своим, — скомандовал Миллер.
Черный Глаз задремал ненадолго, потом вздрогнул, но через несколько минут снова задремал. Сквозь сон ему слышался громкий стон заключенных в тюрьме.
Впереди мелькнул лучик света и мгновенно угас. Миллер разбудил солдат, положил гранаты на сиденье.
…Взрыв! В лицо Миллера ударил сноп огня, но он ничего этого не почувствовал.
— Капут гадам! Эй, сябры! — позвал Нехотяев товарищей. — Разберем фашистский сервиз. —
Подошли трое вооруженных парней.
— Ну вот, друзья! Теперь пойдем вместе освобождать Белоруссию. В нашей бригаде больше двух тысяч бойцов. Вооружены отлично. Нелегкая предстоит работа, но самые счастливые дни впереди.
— Эх, друг, так хочется счастья, — раздумчиво сказал Василь…
…А небо снова заполыхало от огня пушек-сорокапяток. Советская Армия шла освобождать многострадальную Белоруссию.
Глава восемнадцатая
В Сеще уцелел домик родителей Людмилы Сенчилиной. В нем-то и встретились оставшиеся в живых борцы интернационального подполья. Во время отступления гитлеровцев Аня Морозова, Венделин Робличка, Ян Тыма, Стефан Горкевич ушли в клетнянский лес. Это спасло от смерти. И вот они вместе. Русские, поляки, чехи за скромным столом почтили память погибших боевых друзей.
— Мы ничего не простим фашистам. Мы будем бороться против этих выродков до тех пор, пока на планете не исчезнет самое проклятое слово — фашизм, — твердо, как клятву, произнесла Морозова. — Мы узнали про Яна Маньковского, — тихо продолжала она. — Сещенскую тюрьму гестаповцы подожгли вместе с заключенными. А вот твоего Яна, Люсенька, они куда-то увезли. Вернее всего, Ян погиб в фашистских застенках.
Сенчилина заплакала. Вот и оборвалась ее любовь. Не довелось проводить в последний путь боевого друга. И теперь, вспоминая о Яне Маньковском, видела его живым, сильным, нежным, исчезнувшим, но живым. Только таким до последнего вздоха будет помнить Людмила его.
— Я знаю, вы тоже его любили. Особенно ты, Стефан. Но сейчас слишком обнажены наши раны. Давайте поговорим о завтрашнем дне, — посоветовала Аня.
Неяркий сентябрьский луч солнца проник в комнату. Ян Большой поднял руку, словно желая поймать этот осенний лучик.
— Хорош ваш край, за него стоило драться! Не хочется вас покидать. Поклянемся вечно дружить. Дружба навсегда! Поляки, чехи, словаки, югославы… Великий мир славянских народов. За победу! За дружбу! — с воодушевлением заключил Ян, поднимая стакан.
Глаза подпольщиков повлажнели. Вскоре наступили минуты прощания.
Райком партии и райком комсомола вместе с командованием бригады высоко оценили деятельность Ани Морозовой, сумевшей сохранить подпольную группу и вести успешную разведку на аэродроме.
Спустя несколько дней после получения нового комсомольского билета Морозова ушла на фронт в составе объединенного советско-польского отряда, выполняла сложные задания командования.
В конце сорок четвертого года в Польше, недалеко от Варшавы, небольшой отряд разведчиков-партизан вступил в неравный бой с фашистами. В этом отряде была и Аня. Пуля пробила плечо, руку, но она продолжала сражаться. В здоровой руке последняя граната. Окруженная гитлеровцами, Аня положила гранату на грудь, к сердцу. Раздался взрыв. Это было недалеко от деревни Грозданово, в ста пятидесяти километрах от Варшавы.