Родиной призванные(Повесть)
Шрифт:
— На сегодня сто сорок из трехсот, — сказал Дюда. — Положение, конечно, очень сложное. Но Лицман… Да, это ужасная потеря. Нет, не верю, что он погиб [3] .
— Вы знаете, что на станции Прохоровка нас разгромили, — сказал Вернер. — Надежда на «тигры» и «пантеры» пока не оправдалась. Но генеральное наступление на Советы еще впереди. И мы с вами будем в нем участвовать. Ну а что касается внутренней охраны аэродрома… Я приму дополнительные, жестокие меры. Надо удалить с аэродрома всех русских, — решительно сказал Вернер.
3
Командир
— А кому работать? — прервал его Дюда. — Кому? Вы знаете, что такое летчик люфтваффе. Он идет к машине в перчатках и в отглаженном мундире.
— Хорошо! Будем думать, — закончил разговор Вернер.
Так и не удалось Вернеру и всем его службам раскрыть Сещенское подполье. На аэродроме продолжала действовать интернациональная группа, которую возглавляла Аня Морозова. В группу вошли насильственно мобилизованные в гитлеровскую армию чехи и поляки: Ян Маньковский, Ян Тыма, Вацлав Мессъяш, Стефан Горкевич, Венделин Робличка и Герн Губерт. Они ненавидели фашистов и продолжали борьбу. Партизаны из бригады Данченкова через подпольщиков передавали небольшие магнитные мины чехам и полякам. Те незаметно закладывали их между бомбами, и заведенный взрыватель отсчитывал последние минуты жизни летчиков.
Так было взорвано двадцать два вражеских самолета.
Глава пятнадцатая
Партизаны Данченкова и Рогнединской бригады получили от штаба фронта боевое задание: сорвать подвоз немецкой техники и живой силы к линии фронта, парализовать движение на железных дорогах, шоссе и большаках. Партизаны с честью выполнили эту задачу. Вот один из многочисленных эпизодов той борьбы.
Подпольщики сообщили, что эшелон с военной техникой выйдет со станции Пригорье 9 июня в девять часов вечера. Место назначения — Орел. К рельсам пошли шесть «рогачей» (так в отряде Данченкова называли подрывников во главе с Рогулькиным). Подрывники были очень молоды, всем вместе немногим больше века, но за плечами у них — победы и поражения, радость и горе, бессонные ночи, холод и голод.
Залегли недалеко от железной дороги, в глубокой воронке. Под ногами слякоть, в лицо хлещет крупный дождь, тучи громоздятся одна на другую. Вокруг лес. Издалека доносится шум. Все шестеро осторожно перекатываются через край воронки и ужами ползут вперед. Вот справа простучал паровоз. Но это только разведка. Паровоз толкает впереди себя платформу с камнями. Партизаны, давно разгадавшие эту уловку, пропустили паровоз. Шли осторожно. То и дело замирали на месте, но каждый раз убеждались, что опасности пока нет. Прислушались: гудят провода; эшелон совсем близко.
Проклятые ракеты! Кажется, они горят чуть не целый час. Обнаружат — и вокруг тебя все так и засветится. Ведь железная дорога — тот же фронт. Доты. Дзоты. Прожекторы. Охрана.
Медленно, с передышками ползут партизаны. Небо на горизонте посветлело. Опять ракеты, пускаемые патрулями. Отозвались прожекторы со станции Олсуфьево. Один огромный луч стал шарить по кустам. Плотно прижались к земле, но глухой стук колес заставил сдвинуться с места.
— Тот? — спросил Рогулькин.
— Тот самый, — шепнул Агосян.
Шум приближался.
— Лежать! — скомандовал Рогулькин.
А сам пополз вперед. Один против тех, кто мчался на него железным
Бронепоезд, двинувшийся со станции Рековичи, обстреливает подступы к эшелону, шарит прожектором. Его огромные глаза разрывают темноту. То там, то здесь подмигивают огоньки пуль. Надо уходить.
— Ну как, братцы, сколько дали по эшелону очередей? — спросил Рогулькин на опушке леса.
— Пощупай диски, догадаешься.
— Да вы здорово поработали!
— Ребята, — зашептал Никитин, — мы одержали победу.
— Ура-а! Ура-а! — обнимались все.
Весной 1943 года партизаны повсеместно начали «рельсовую войну». Дядя Коля, его разведчики и подпольщики доносили о движении воинских эшелонов. Как ни изощрялись гитлеровцы, но партизаны оказывались смекалистее, и вражеские эшелоны летели под откос, С мая 1942 по октябрь 1943 года бойцы из бригады Данченкова пустили под откос сто двадцать пять воинских эшелонов, подорвали около шестисот автомашин, свыше тридцати мостов. Партизанам было чем гордиться.
Глава шестнадцатая
Жарыньскую операцию наметили на 1 сентября. В середине дня четыре батальона бригады достигли опушки леса недалеко от Жарыни. Вечером колонна двинулась к цели. На небе — сплошные низкие тучи, ни лупы, ни звезд. Ближе к полуночи подошли к Жарыни. Отданы последние приказы о расстановке боевых сил. Яшин с первым батальоном под командованием старшего лейтенанта Серобабы направился к автомастерским. Второй и третий батальоны, которыми командовали Зенков и Пижурин, двинулись к домам, занятым противником.
Группы минеров спешили заминировать дорогу из Жарыни в Сещу — на случай подхода вражеских подкреплений. Вдоль всех других, близких к Жарыни дорог были устроены засады.
С Данченковым оставался небольшой резерв из партизан, вооруженных станковыми и ручными пулеметами.
Час ночи. Тишина. Медленно тянется время. Выстрелов нет. Это настораживает: может, где-нибудь неладно? Вдруг три ружейных хлопка. И снова тишина. Слышны приглушенные голоса. Судя по отрывкам фраз, это комсомольцы. Они ждут сигнала. В селе тихо. Гитлеровцы спят. Только в разных концах улицы вспыхивают огоньки фонариков. Это прохаживаются часовые.
Партизаны шли осторожно, то и дело замирая на месте. Перед глазами темные пятна домов. Час ночи. В черном небе заблестели ракеты. И в ту же секунду со всех сторон села полетели команды: «Огонь!», «Огонь!» Треск автоматных и пулеметных очередей нарастал. Раздавались взрывы гранат. Комбриг с группой товарищей бил из автоматов по окнам домов, где засели фашисты. В воздухе мелькали ленты трассирующих пуль.
Особенно ожесточился бой на северной окраине Жарыни. Батальоны Пижурина и Зенкова почти каждый дом брали штурмом. На других улицах гитлеровцы, захваченные врасплох, выскакивали из домов в одном белье и все же продолжали яростно сопротивляться. От вражеской пули пал политрук Белобородов. Эта смерть вызвала у партизан неудержимую ярость. Теперь вся северная часть станции была охвачена пламенем.