Родительский день
Шрифт:
И что теперь?
Рябцев вроде бы не настроен выхватывать обрез и требовать бумажник, часы, кольца… Или насиловать Марину извращенным способом прямо здесь, на пустынной деревенской улице…
Может, не стоит сразу думать о людях плохое?
Вдруг здесь принято именно так гулять вечерами? Бродячие собаки, агрессивные алкаши, то, сё… Трудно жить в деревне без обреза.
Может и так.
Но Кириллу хотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. Вместе с Мариной, разумеется…
Все эти мысли промелькнули в его голове за недолгие секунды… Рябцев в
— Дом — дело хорошее. На лето приезжать будете? Или насовсем, пай Викентия выкупите?
Кирилл решил, что пора и ему вступить в разговор.
— Нет, дело в том, что я работаю в городе…
— Где? И кем? — перебил Рябцев. Причем создавалось впечатление, что он имеет право задавать вопросы именно так, бесцеремонно и резко. И получать ответы.
«А не здешний ли он мент, участковый в штатском? — подумал Кирилл. — Это бы многое объяснило…»
Но пока объяснял он — где и кем работает.
Как ни странно, местом работы Рябцев заинтересовался. И задал конкретный вопрос, несколько удививший Кирилла: сколько сейчас могут стоить усилители и динамики с такими-то параметрами, — он назвал диапазон частот и выходную мощность.
Кирилл мысленно присвистнул. Пояснил: его фирма занимается оптовыми поставками исключительно бытовой техники. Его же собеседнику непонятно зачем потребовалась аппаратура, способная обеспечить неплохим звуком концерт на стотысячном стадионе…
Причем чувствовалось: интерес не пустопорожний, не для поддержания разговора с приезжими, — Рябцеву это действительно важно и нужно.
«Не мент, — решил Кирилл. — Но какая-то местная шишка: депутат, или член правления АО, а то и сам председатель. И что же этот депутат-председатель тут затевает? Русский Вудсток — рок-фестиваль под открытым небом?»
— Жаль, — коротко сказал Рябцев.
И больше к теме цен на аппаратуру не возвращался. Помолчав, произнес чуть другим тоном:
— Хоть на лето, и то ладно… Все-таки живых людей рядом побольше.
— А что, здесь живут и мертвые? — пошутила Марина. И пошутила неудачно, Рябцев посмотрел на нее долгим взглядом, произнес жестко:
— Мертвые жить не могут. Мертвые в земле лежать должны. Их тут и лежит… — он показал рукой куда-то в сторону гривы и болота Сычий Мох, — тыщ так двадцать. Вот и прикиньте, сколько мертвяков на одного живого приходится…
— Сталинские репрессии? — быстро спросила Марина. — Массовые захоронения?
Рябцев посмотрел на нее с сочувственным сожалением, как на ребенка, задавшего чрезвычайно глупый вопрос. Однако объяснил: именно сюда, под Загривье, загнали летом сорок первого ДНО-3. (Что загнали? — не поняла Марина; Кирилл, неплохо разбиравшийся в подобных аббревиатурах, пояснил: дивизию народного ополчения под третьим номером.) Здесь окруженная дивизия и погибла — почти вся, почти до последнего человека. Под обстрелами, под бомбежками… — но гораздо больше людей потонуло, пытаясь через непроходимые трясины Сычьего Мха выбраться из окружения. В немецкий плен угодили считанные единицы…
— Вот здесь, на гриве, последних добивали, — вновь показал рукой Рябцев. — Даже и не солдаты ведь были, рабочие, прямо от станка, — винтовку в руки, и под танки. Обмундироваться не успели — в чем в военкомат пришли, в том и воевали: в пиджачках да в пальтишках…
Горечь в его словах звучала нешуточная. Потерял на Лужском рубеже кого-то из родственников? Кстати, а что это у него поблескивает на лацкане пиджака? Может, и сам повоевал где-то? — Кирилл всмотрелся, сумерки сгущались все сильнее, чтобы разглядеть мелкие детали, приходилось напрягать зрение.
Нет, не медаль, не орден — «поплавок» вузовского значка. То-то речь столь разительно не похожа на «таканье» Трофима и Антонины… У самого Кирилла «поплавок» лежит… черт, даже и не вспомнить, где лежит институтский значок, — ввиду полной его ненадобности. Кого в Питере удивишь такой побрякушкой? Здесь, пожалуй, иное дело. Наверняка в Загривье люди с высшим образованием котируются не ниже орденоносцев, а то и выше… Может быть, кто-то даже люто завидует…
Но главное не это…
Главное совсем не это.
Кирилл неожиданно — в ходе рассказа о днях войны — понял, что уже не хочет уезжать отсюда и никогда не возвращаться. Если только Рябцев не ошибся, ничего не напутал… Тогда назревает сенсация. Пусть негромкая, не освещаемая СМИ, пусть в узком кругу людей, фанатично увлеченных военной историей… Но своей репутацией в том кругу Кирилл весьма гордился.
— Ну ладно, вечереет, пора и по домам, — сказал Рябцев. — А вы, коли уж до завтра остались, прямо с утра уезжайте. Не мешкайте.
— Почему? — удивилась Марина. — Мы после обеда собирались…
— Родительский день… — вздохнул Рябцев. — А это такой праздник… для своих. Вроде как семейный… И чужих тут… не надо. Погнать не погонят, но смотреть косо будут. Уезжайте, не затягивайте.
Что-то он не досказал… Да и говорил не так, как раньше, — без жесткой уверенности. Что же тут принято делать в родительский день, черт побери? Выпивать немереные количества самогонки и драться стенка на стенку? Или устраивать оргии в ночном лесу — с плясками голышом вокруг костра?
— Скажите… — начал было Кирилл, но замялся, не зная, как обратиться: «товарищ Рябцев» — глупо, «господин Рябцев» — еще глупее.
— Петр Иваныч, — подсказал Рябцев, поняв суть затруднений собеседника.
— Скажите, Петр Иванович, вы ведь там работаете? — Кирилл указал рукой на здание административного вида. Спрашивать прямо про должность показалось неудобно…
— Там я живу, — сказал Рябцев в прежней своей манере. — Через два дома. Работаю в АО, электриком. Ладно, увидимся.
Он вновь пожал им руки и пошагал обратно, столь же целеустремленно.
Вот вам и депутат-председатель… Вот вам и вузовский «поплавок»… Может, кстати, и не вузовский? В техникумах вроде такие же давали…