Родительский день
Шрифт:
Клава величаво разогнулась и ответила взглядом, полным снисходительного превосходства. Что там, дескать, бормочет эта городская замухрышка, носящая бюстгальтер первого размера?
Началось, напрягся Кирилл. Ожидать можно было всего.
Ну, не совсем всего, — способы борьбы благоверной с соперницами, как с истинными, так и с мнимыми, давно изучены и сводятся к двум базовым вариантам.
Первый — агрессивный. Причем агрессия не слепая, не истеричная, — все, что предпринимает в таких случаях Марина, делается с холодным расчетом и трезвой головой. И направлено на соперницу…
Второй — ласковый. Тут объектом приложения служит муж, а соперница попросту не замечается. Игнорируется. Будто и нет ее. Но, понятное дело, все расточаемые мужу ласки рикошетом попадают в гадюку-разлучницу, обернувшись ядовитыми стрелами: посмотри, как нам хорошо вдвоем, как мы счастливы, а ты — никто, пустое место, пыль под солнцем…
Примитивные существа эти женщины.
Сегодня Кириллу повезло.
Оба варианта равновероятны, но Марина отчего-то избрала второй. Может быть, до сих пор чувствовала себя чуть-чуть виноватой за происшествие на лесной дороге. Лишь чуть-чуть, на большее она не способна.
— Красотища… — а вот эти слова и в самом деле адресовалось уже богатому мясному ассортименту. — Кирюньчик, солнышко, да ты знаешь, что я тебе из этого сделаю?
Она прошлась вдоль прилавка — ни дать, ни взять английская королева, ревизующая монаршьи регалии.
— Я тебе тако-о-о-е сделаю… — Между слов звучало: сделает, еще как сделает, сначала очень-очень вкусное, а после вкусного — очень-очень приятное, такое, что в жизни не сможет сделать деревенская клуша, только и сумевшая отрастить на дармовой свинине неприлично большие сиськи.
Она повернулась от прилавка к Кириллу.
— Бесподобно… Спасибо, милый, что меня сюда вытащил…
И, нимало не смущаясь постороннего взгляда, обняла мужа, припала к губам в долгом-долгом поцелуе.
Впрочем, какие, к чертям, посторонние? Не было тут таких. Лишь стояло у прилавка некое рыже-грудастое торговое оборудование, чьи единственные функции — взвесить выбранный товар, принять деньги и отсчитать без обмана сдачу.
Целоваться Марина умела — при желании — и сполна умением воспользовалась, но Кирилл вдруг почувствовал себя сидящим в бочке с вареньем — и вкусно, и сладко, но чересчур уж много. Приторно…
Марина вновь обернулась к прилавку.
— Вот из этого я сделаю отбивные, сегодня же, — прямо-таки промурлыкала она, тесно прижимаясь к мужу. — А вот это… о-о-о, ты не представляешь, какое чудо можно сотворить из свиной головы…
Кирилл и в самом деле не представлял. Что еще можно соорудить из упомянутой детали свиного организма, кроме самого банального студня? Но интригующий тон супруги определенно намекал на нечто экстраординарное и запредельное.
Голова возвышалась над прочим содержимым прилавка, как египетская пирамида над жалкими хижинами своих создателей. Мертвые глаза ее смотрели мудро и проницательно, словно издалека, словно из неведомого свиного рая. Зубы оскалились в усмешке: как будто последнее зрелище в жизни хавроньи — нож в руке приближающегося мясника — весьма ее позабавило.
Кирилл вообще-то собирался после появления жены в магазинчике держать рот на замке. Во избежание. Но тут не выдержал:
— Куда нам такая огромная… Не осилим. Да еще испортится, пока до дома довезем…
Его репликой тут же воспользовалась Клава — как предлогом для вступления в разговор. Роль статистки без слов девушку угнетала.
— Берите-берите, — быстро сказала она, обращаясь исключительно к Кириллу. И добавила заговорщицким шепотом:
— Это ведь не просто свинка… ЭТО САМА МАДАМ БРОШКИНА!!
— Странное имя для свиньи… — пробормотал он, и тут же пожалел о сказанном. Взгляд Марины на пару мгновений стал колючим и неприязненным. Когда-нибудь — не сразу, на холодную голову — она ему это припомнит.
Клава явно пыталась перехватить инициативу:
— А вот такая она и была… погулять любила. Одно слово — мадам Брошкина. Ее ж той осенью забить еще собирались — так ведь сбегла, сколько раз ее на огородах да на гриве видали, да все никак словить не могли… По холодам сама пришла.
Кирилл молчал, Марина же ответила, — по-прежнему ласково и по-прежнему в упор не замечая продавщицу, — лишь на его предыдущую реплику:
— Ну что ты, любимый… Не испортится, у нас же здесь целых три холодильника! Охладится как следует за ночь, да за половину дня, доедет до города как миленькая…
Кирилл удивился — до сих пор Клава демонстративно игнорировала речи его законной супруги. Но к последним словам прислушалась внимательно — лицо вдруг стало серьезным, чтобы не сказать тревожным, лоб нахмурился…
— Так вы до завтра остаетесь… — протянула она негромко.
И, кажется, хотела добавить что-то еще… Но не успела. На сцене появилось новое действующее лицо — из двери, ведущей во внутренние помещения, вынырнул невысокий чернявый мужчина, тоже в белом халате. Нос пришельца оседлали несколько кривовато сидящие очки — и стекла их оказались чуть не с палец толщиной.
— Клавка, марш в разделочную, — негромко скомандовал мужчина. — Петровне прибрать пособишь.
Клава глубоко вздохнула, но перечить не стала, удалилась. Марина проводила ее победным взглядом: идите, дескать, идите, сударыня, вымыть помещение, загаженное кровавыми ошметками мяса, — вполне достойная ваших талантов задача.
Мужчина повернулся к ним. Глазки его сквозь толстенные линзы казались крохотными, и оттого в них чудилось недоброжелательное выражение… Кирилл понимал, что это всего лишь оптический эффект, преломление лучей, — и все равно не мог отделаться от ощущения: мужчине неприятно их присутствие. И он очень хочет, чтобы они убрались как можно быстрее.
— Покупать что-то будете? — ровным, бесцветным голосом спросил мужчина.
— Будем… — без энтузиазма ответила Марина. Еще бы, оборвали спектакль на самом интересном месте.