Родная кровь
Шрифт:
На клетчатом листке было написано всего-навсего: "Спасибо, что ты нас жалеешь, беспокоишься. Только не понимаю, зачем мы тебе понадобились?.." Теперь, досказывая недописанное, она выговорила:
– Ничего не будет. Как жили, так жить будем. Незачем нам ехать.
– Незачем?.. Незачем?..
– в упоении захлестывающего с головой негодования, тончайшим голосом протяжно закричал Дровосекин.
– Ах, молодец, ах, удумала! Вот хвалю! Правильно, зачем тебе к нему ехать! Тебе африканского прынца надо! Директора универмага! Куда тебе торопиться к солдату!..
Он
– Да не расстраивайтесь вы так!.. Вам трудно обо всем судить. Не все вы знаете про наши дела и...
– Больше твоего знаю!
– с плаксивой злобой, сдавленно кричал Дровосекин.
– Больше твоего вижу!
– Вы ведь и вправду так задохнетесь или удар себе наживете! Ну все, все знаете... Все понимаете.
– Она улыбнулась скучной улыбкой и мягко добавила: - Ну хоть про любовь для себя я могу понимать больше вашего?
– Это ты-то! Ты-и? Больше моего?.. Ничего ты не можешь в этом понимать!
Но она, не повышая голоса, перебила его, заставила слушать:
– Он от доброты написал: "приезжайте". А подумайте, за что же мы его будем так наказывать? Для чего ему взваливать на себя такую обузу? Пусть поживет, найдет себе какую-нибудь девушку без такого хвоста, как у меня. После сам радоваться будет, что не связался.
– А-а, - затихая, угрюмо протянул старик.
– Вот то-то и оно-то, хвоста!.. Сама теперь уразумела. И мужа-то законного хвостом этим от себя отмахнула! Вот то-то!
– Муж тут при чем?
– При том, что ты верно сказала: с хвостом-то оно того, это конечно... А что ж теперь делать?
– Да вы про какой хвост?
– Сама соображаешь: хвост. Вот про этот хвост и речь. Про какой ты хвост?
– Я про детей сказала.
– Именно про детей?.. А не про что?..
Они оба замолчали, уставились друг на друга, сбившись с толку. Потом старик, пряча глаза, забормотал, пытаясь опять разъяриться, но у него никак не получалось:
– Про любовь она мне будет... Твой-то, гладкий, приехал, понюхал, чем пахнет, да и от ворот поворот, плюнул, да и уехал... А этот какой-никакой, а вот прощает тебя, - значит, принимает всю твою команду рыжую на свои руки, а ей этого мало, ей прынца!.. А кто он тебе, скажи по совести? Прохожий!.. Тьфу! Любовь еще! Поменьше бы ты ее пробовала, этой любви!
Стараясь поймать его взгляд, женщина затихающим голосом, еле слышно допытывалась:
– А какой все-таки хвост? Какой? Какой?
– Не мой хвост, твой хвост, тебе лучше знать, - смущенно бегая глазами, суетливо бормотал Дровосекин.
– Это вам, бабам, лучше знать, какие у вас хвосты бывают...
– Он пошлепал губами без слов и с робкой надеждой и страхом спросил: - А что ж, люди-то зря говорили? Зря, скажешь? А?
– Про что говорили люди?
– Что ты ко мне пристала, иди людей и спрашивай!.. Про что, про что!.. Про солдат, вот про что!
– Это каких же?
– Ты не придуривайся перед старым человеком: ну, ночевали
– Вот как? Кто же это вас так?
– бережно, чтоб не спугнуть, тихонько спрашивала женщина.
– Вот этот твой меня так аттестовал за то, что я ему правду говорил!
– Это, наверное, когда он только приехал? С чемоданом? Вы с ним на скамеечке долго так беседовали? Он вас так обидно назвал?
– Хоть с чемоданом, хоть без чемодана, отвяжитесь вы все от меня, - с несчастным видом бормотал старик.
– Я-то тут при чем? Шила-то в этом не утаишь... значит, шила-то! Не томи ты мою душу, говори уж: неужто так уж ничего и не было? Да теперь-то что? Ведь он уж тебя вроде простил, чего ж тебе еще?
– Простил! За что простил?.. Разве за самого себя только! Что я с ним в кино ходила, что он у меня на перевозе был! А что вы только ему наплели по доброте душевной! Солдат! Что он-то вытерпел из-за ваших этих... О господи!..
– Она упала руками и головой на стол.
Дровосекин стоял над ней и уговаривал:
– Ну что ж теперь реветь-то схватилась! Теперь это ни к чему... Бумажку намочишь!.. Сами всех вы тут запутали - и реветь. Ну что ж теперь делать-то?.. Главное, за ребятишек-то я доволен. Солдат-то твой, он ничего, а?.. Ты это мокрое дело брось, ты садись ниши ему обратный ответ поскорей. Больше бы слушала, что тебе старый человек советует...
Сколько раз потом, когда уже они были опять вместе, был пересказан этот нелепый разговор со стариком, каждый раз с новыми, припоминавшимися со временем подробностями. Сколько раз в слезах и позже даже со смехом вспоминали подробности этих последних дней, когда они оба были несчастны и не вместе.
И в тот час, когда на большой городской пристани, среди пассажиров, столпившихся на палубе, он увидел тянущиеся, чтоб ему помахать, тонкие руки всех троих ребят и Сони, и колеса пенили и бурлили воду, а пароход подваливал боком, давая задний ход, и потом медленно подтягивался всем бортом к дебаркадеру, и их отделяли несколько метров воды, потом узкая полоска и, наконец, ничего, - они стали раз навсегда вместе, не отделенные ничем, на одной земле, по которой пролегала общая дорога их жизни до конца... И вот теперь, видно, и конец пришел.
Поздно вечером к дому подъехало такси. Ребята вернулись из города немного обалделые, смертельно усталые, оживленные и смущенные.
Они рассказали, что ели, какой номер у их отца в гостинице - с ванной, как подавали им обед прямо в комнату и кто сколько съел пирожных. На Соне была кофточка, очень красивая и из такого материала, какого тут еще не видывали. Младший, Гонзик, сиял больше всех: они с отцом точно договорились, какой именно велосипед тот ему подарит - со всеми тормозами, переключением скоростей, сетками и даже бутылочкой, из которой можно пить на ходу...