Родная страна
Шрифт:
Когда впереди, наконец, что-то зазеленело, не поверили пленники своим воспаленным глазам. Думали, что опять призрачное видение, какие часто мучали их среди песков: то озеро привидится, то какой-то город с башнями и высокими стенами, а подойдешь ближе, и все исчезнет — опять один постылый песок.
Но сейчас видение не исчезало. Уже можно было различить отдельные деревья, серые глиняные домишки, поля возле них. Начиналась Бухарская земля…
Их привели на базар. Тут Ефремова разлучили
Но прожил у купца Филипп только месяц. Хозяин подарил его правителю Бухары Данияль-бию. Это был хитрый и жестокий старик. Вступив на престол после смерти своего племянника, Данияль-бий не принял предложенный ему титул хана, а потребовал, чтобы его называли просто аталыком, правителем. Ханом же числился подросток Абулгази. От его имени издавались указы и чеканили монету, но правил всем хитрый Данияль-бий. Без его разрешения хан даже из дому выходить не смел.
Ефремова назначили в охрану аталыкова дворца. Тут было много чужеземцев: и туркмены, и воинственные джемшиды из Афганистана, и персы. Им аталык больше доверял, чем своим воинам: иноземцы чувствуют себя пленниками в чужой стране, значит, и побоятся восстать, не имея поддержки народа.
Пленный сержант исправно нес караулы, а в свободное время бродил по городу. Он изучал теперь местный язык, расспрашивал о городах и дорогах, мечтал о побеге. Но судьба готовила ему новые тяжкие испытания.
Однажды утром прибежал к нему служитель и сказал:
— Ступай за мной. Аталык зовет.
Войдя в парадные покои, где на груде подушек сидел Данияль-бий, Ефремов увидел рядом с ним еще одного человека — чернявого, с коротко подстриженными усами, в шелковом халате. Ефремов узнал его. Это был Ир-Назар-бай, который только вчера вернулся из Петербурга, куда ездил послом.
Из Петербурга! Сердце у Филиппа екнуло: «Может, ему толмач нужен для нового посольства… Вдруг возьмет в Петербург и удастся вырваться из плена?»
Данияль-бий, видно, понял по лицу Ефремова, о чем тот думает. Усмехнувшись, аталык спросил:
— Скучаешь по дому, урус? Знаю, потому и позвал. Тут тебе весточка пришла, почитай.
С этими словами он кивнул послу, и тот протянул сержанту какую-то бумагу, свернутую в трубку.
Ефремов торопливо расправил ее. Знакомые буквы, родной язык!
На глазах у Ефремова выступили слезы. Откуда-то издалека донесся властный голос аталыка:
— Что это за бумага? Отвечай.
— Это паспорт, твоему послу выданный для беспрепятственного проезда через все места, под державой России находящиеся, — ответил Ефремов, не отрывая глаз от бумаги.
— Паспорт? — переспросил аталык, переглянувшись со своим послом. — А он правильный?
Филипп Ефремов недоуменно посмотрел на аталыка.
— Конечно. Вот и подпись и печать проставлена. Все как положено.
— Это я вижу, — махнул рукой аталык. — А почему печать стоит внизу, а не наверху?
Ефремов пожал плечами.
— У
Аталык снова переглянулся с послом, подумал, потом недоверчиво сказал:
— Ты лжешь. Печать поставлена внизу, чтобы унизить нашу магометанскую веру. А почему ты плакал?
Филипп Ефремов покраснел.
— От радости, господин аталык, — смущенно ответил он. — Сколько времени уже российского письма не видел! Отпусти меня домой, век буду бога за тебя молить.
Данияль-бий нахмурился.
— Что мне твой бог? Ты в моих руках, и я что хочу с тобой сделаю. Тебя кормят, одевают. А ты о чем просишь?
Он вскочил на ноги и выхватил паспорт из рук Ефремова.
— И как ты просишь? Эй, кто там, поставьте его на колени!
Подбежали два стражника, навалились на Ефремова, заставили его встать на колени.
— Я думал, что тебе можно верить, а ты высматриваешь, как бы убежать, — успокаиваясь и снова усаживаясь на подушки, сказал аталык. — Отсюда не убежишь. Почему не перейдешь в нашу веру? Большим начальником станешь. Вы, русские, хорошие воины. У хана Рахим-бия — мир праху его! — полковником был тоже русский. Смелый был, много городов взял. А ты не хочешь мне послужить? Отвечай!
Филипп Ефремов тихо ответил:
— Не могу, господин. Русским я родился — русским и останусь. Веру менять не стану.
Данияль-бий посмотрел ему в лицо тяжелым взглядом. Ефремов не отводил глаз. Тогда аталык махнул рукой и коротко приказал:
— Уведите.
Во дворе Филиппа Ефремова связали и посадили на солнцепеке у глиняной стены. Он сидел и смотрел, как стражники готовят ему пытку. Они налили в большое деревянное корыто горячей воды, а потом высыпали туда с пуд соли. Когда рассол остыл, Ефремова подтащили к корыту и положили на спину. Палач кинжалом разжал пленнику зубы и вставил в рот деревянную трубку. Потом он начал не спеша лить в нее соленую воду.
Филипп Ефремов слышал уже об этой страшной пытке. От нее многие умирали, потому что соль разъедала у несчастных все внутренности.
Но Ефремову не дали умереть. Когда он уже начал терять сознание, один из стражников, глазевших на пытку, принес по знаку палача котелок с растопленным овечьим салом. В горящий от соли рот пленника влили три большие чашки этого пойла. Сержанта вырвало, но жизнь его была спасена: сало вобрало в себя всю соль, дикая боль утихла.
Утром в подвал, куда бросили Ефремова, зашел начальник стражи, оскалив гнилые зубы, весело спросил:
— Ну, передумал?
Ефремов упрямо покачал головой.
Его опять вытащили во двор, и пытка началась сначала. И на следующее утро его снова поили рассолом, потом овечьим салом. За эти три дня ужасных пыток пленник совсем обессилел и еле мог шевелиться. Аталык сам пришел посмотреть на его мучения.
— Теперь перейдешь в нашу веру? — спросил он.
Ефремов, собрав последние силы, мотнул головой.
Ноздри у аталыка гневно дрогнули. Заметив это, палач взялся за рукоятку своей сабли, ожидая привычного сигнала, чтобы срубить упрямцу голову.