Родная страна
Шрифт:
— Дэррил, это потрясающе. Отдай должное нашему гостю, он это заслужил.
Дэррил отвесил мне театральный поклон:
— Сэр, ваша осведомленность в области кофейных дел поразила мое воображение. Прошу, водрузи же свой зад в сие кресло, дабы я мог угостить тебя наилучшим зажаренным провиантом.
Ван наградила его шлепком, я уселся, и передо мной появились тарелка, нож, вилка и соус табаско — он напомнил об Энджи, и кольнуло сердце. Стояла даже баночка поливитамина.
Дэррил и Ван тоже сели, и мы быстро покончили с едой. Потом я помыл посуду, Дэррил нашел и включил музыку, а Ван ушла в душ и вернулась с полотенцем на голове, в коротенькой юбке и длинной просторной хлопковой блузе длиной чуть ли не до края юбки. Выглядела она потрясающе,
— Ну как, готов рассказать, что случилось? — спросил Дэррил.
— Не совсем, — честно ответил я. — Но рассказать все-таки надо.
И я изложил все опять. Днем, на сытый желудок, это далось гораздо проще — я словно пересказывал сюжет боевика, а не историю, случившуюся со мной. Поймал себя на том, что заостряю внимание на подмеченных странных деталях, например на горячей приверженности ЗИЗовцев к тактическим гаджетам. Ван реагировала взрывами хохота, и от этого вся история зазвучала спокойнее, стала казаться уютной стародавней сказкой, а не нависшим над головой дамокловым мечом. Дэррил и Ван уже знали про «ЗИЗ» и не нуждались в подробных объяснениях, поэтому я смог сразу перейти к той части нашего разговора с Энджи, когда она обозвала меня трусом и подонком за то, что я отказался рисковать жизнью. Так, по крайней мере, это прозвучало в моих устах.
Они сочувственно кивали, и от этого мне стало вроде бы легче, но на самом деле гораздо тяжелее. Словно я возвел себя на пьедестал героя, хотя вел себя совсем не героически.
— Боже мой, Маркус, ну и досталось же тебе, — выдавила Ванесса.
— Что думаешь делать дальше? — поинтересовался Дэррил.
Ван бросила на него нетерпеливый взгляд.
— А как ты считаешь? Бросит всю эту затею и уйдет. И правильно сделает. Для него это очень опасно.
Дэррил выпустил ее руку.
— Нет, он так не сможет. Во-первых, в это дело вовлечены и другие. Даже если он уйдет, они останутся.
Ван скрестила руки на груди:
— Если Маркус скажет, что работа прекращается, Джолу так и сделает. Вот и весь сказ.
Потрясающе. Из милой воркующей парочки они вмиг превратились в заклятых врагов. Глядя на них, я понял, что, во-первых, ругаюсь с Энджи довольно редко, а во-вторых, очень мало знаю об их отношениях. Я попытался вставить хоть слово, но за меня уже заговорил Дэррил:
— Не скажет. Не может и не должен. Всю эту петрушку про «ЗИЗ» и все остальное надо предать гласности.
— Да неужели? А зачем? От этого что-нибудь изменится? Думаешь, кто-то не знает, что вся система прогнила насквозь? Думаешь, порция анонимных, ничем не подтвержденных сплетен из интернета сподвигнет людей восстать и действовать? Сбросить цепи, освободить мир? Брось, Дэррил. После всего, что ты пережил…
Дэррил рывком вскочил.
— Пойду прогуляюсь.
И вышел, хлопнув дверью. Я не успел ни слова сказать. Дэррилу пришлось гораздо хуже, чем мне, он застрял в Гуантанамо-в-Заливе на несколько месяцев. Его держали в одиночной камере, преднамеренно сводили с ума, и это оставило на нем множество ран — и видимых, и невидимых. После освобождения он месяц пролежал в больнице под наблюдением врачей, и только после этого его отпустили. Об этом не говорилось вслух, но я знал, что за ним наблюдают на предмет возможного суицида.
У Ванессы на глазах выступили слезы.
— Иногда он бывает страшно глуп, — молвила она. — Что плохого в том, чтобы не лезть в пекло? С какой стати он заставляет тебя рисковать жизнью ради чьих-то принципов?
Мне нечего было ей ответить. Разумеется, принципы были не чьи-то, а мои. Точнее, были когда-то, пока ужас пережитого не изгнал их из моей души. Почему же Дэррил, на чью долю выпало гораздо больше, оказался таким бесстрашным? Кто из нас сломлен — он или я?
Ван заплакала. Я неуклюже обнял ее, она уткнулась мне в плечо. Однажды она поцеловала меня — всего один раз, крепко, в
Я выпустил ее и встал. Плечо было мокрым от ее слез. Она глядела на меня снизу вверх, и по лицу струились слезы.
— Пойду поищу Дэррила, — сказал я. — Нельзя оставлять его одного.
И только выйдя за дверь, задумался, можно ли оставлять в одиночестве Ванессу.
Я отыскал Дэррила именно там, где и рассчитывал, — выше по склону холма, на небольшой площадке для выгула собак. Оттуда открывался потрясающий вид на глубокую долину, на холмы по ее другую сторону, на другие холмы, подальше, на венчающий их причудливый человекоподобный силуэт башни Сатро-Тауэр, похожей на сдающегося в плен инопланетянина с поднятыми руками-антеннами. Именно сюда мы ускользали, когда замышляли сомнительные проделки, например втихаря забить косячок или выпить бутылочку чего-нибудь запрещенного. Пару раз даже ставили эпические опыты с фейерверками, чудом не оставшись без глаз или пальцев. Судя по тому, насколько часто тут попадались бычки, пустые бутылки или сгоревшие петарды, мы были не единственными.
Дэррила я нашел на изрисованной скамейке над долиной, запруженной автомобилями. Он сидел и смотрел в никуда. Я опустился рядом с ним.
— Ума не приложу, откуда в тебе столько храбрости, — начал я. — Мне до тебя далеко. Я бы так не смог.
Он вроде как усмехнулся, но без всякого веселья.
— Храбрости? Маркус, никакой я не храбрец. Мне дико страшно. Все время, понимаешь? По сто раз на день у меня руки чешутся оторвать кому-то голову. Чаще всего ей. — Мне не было нужды спрашивать, кому это — ей. Он говорил о Кэрри Джонстон, женщине, которая являлась мне в кошмарных снах. Дэррилу тоже. — Меня одолевает злость. Я словно смотрю на себя со стороны. Тебе повезло, ты мог хоть что-то делать. А я сидел взаперти. И ничего не мог. Ни помогать тебе с икснетом, ни ходить на демонстрации, ни глушить маячки, как другие икснеттеры. Сидел в той комнате голышом, один-одинешенек, часами, часами, часами, и не было там ничего, только мои мысли да голоса у меня в голове.
Мне никогда в голову не приходило считать себя везунчиком после всего, что произошло, когда власть в Сан-Франциско захватил ДВБ, однако сейчас, взглянув на дело с точки зрения Дэррила, я волей-неволей признал, что да, могло быть намного хуже. Попытался представить себе, что чувствовал бы я, оказавшись в одиночестве и полной беспомощности. Меня окружали хорошие друзья, соратники, которые смотрели на меня снизу вверх и чествовали как героя. А каково было Дэррилу?
— Прости, Дэр, — вздохнул я.
— Ты не виноват, — отозвался он. — Не хочу грузить тебя. С этим я должен разобраться сам. — Он пару раз запнулся. — Отчасти поэтому я в последнее время редко вижусь с тобой. А то мало ли, вдруг ненароком ляпну что-нибудь обидное. Потому что знаю: все то, что ты сделал, было ради меня.
Разве? Ну если только отчасти. Но в основном я действовал ради себя самого, в стремлении преодолеть и оставить позади все свои унижения, страхи, боль.
Дэррил продолжил:
— Но когда Джолу рассказал мне о даркнете, когда я увидел те документы, то почувствовал: пришла моя очередь действовать. Теперь и я наконец смогу выступить против всей гнусности, продажности и злобы нашего мира. Но Ванесса оказалась к этому не готова. Она хотела только одного — чтобы со мной больше ничего не случилось. Но она не понимает: если я буду беречь себя, то не смогу снова стать самим собой, не смогу прогнать демонов из своей головы. Мне надо что-то предпринять, я хочу наконец стать звездой собственного фильма.