Родная
Шрифт:
— Что-ж! Спасибо, спасибо вам за всё.
— Его благодари. Нас не за что. Он спас тебе жизнь, — и Саша указал на Рагрока.
— Не надо благодарности, — опередил его бар. — Я кое-что слышал о тебе и горжусь тобой. Расскажи мне свою историю. А ещё про Марека.
— Хорошо. Только я почему-то очень устал, и хочу спать, — Ишмак зевнул.
— Спи. Это способствует выздоровлению, — ответил ему Рагрок. И они все молча вышли, оставив Ишмака одного.
II
Не раз ещё, пока Ишмак выздоравливал, к нему заходили друзья. Часто у него бывал Рагрок, и разговор у них заходил обычно о прошедшем.
— Скажи, что с тобой случилось в тот день, когда мы с Мареком искали тебя повсюду, но не нашли.
— Мне сообщили, что Дарк хочет убить меня и тогда пришлось спешно собираться и бежать. Потом я долго скрывался от него, но всё равно часто думал о вас. Почему-то именно Марек запомнился мне из всех, кому я был Наставником и ты, как его друг — тоже. Может это потому, что я чувствовал доброту в вас — то, чего не было в других. Я помнил о вас, но связи не держал — это было бы слишком опасно. Так я скрывался до конца первой барской войны. Потом, после поражения, Дарк объявил амнистию мне и ещё нескольким барам. А я устал скрываться, и, хотя меня отговаривали, отправился к Дарку. Он принял меня, я бы даже сказал, с радостью и оставил при себе. Я был его врачом. Его правой рукой. Это было тяжкое бремя, — Рагрок вздохнул. — Я старался, как мог предотвращать казни и не давал ему зверствовать, но он не слишком меня слушался. А уйти от него, значило умереть — я же хотел жить. Но иногда, правда, жизнь казалась мне очень тяжким бременем, и тогда спасала мысль о вас и о том, что где-то есть люди, способные потягаться с Дарком, и что его власть не вечна.
— Вот видишь, твои надежды оправдались, — Ишмак улыбнулся. — Ты воевал?
— Нет, — Рагрок помрачнел. — Я просто помогал Дарку, хотя и считал эту войну совсем неудачной. Как видишь, она таковой и оказалась. Остальное ты знаешь. Теперь расскажи мне, пожалуйста, про Марека.
— Он мёртв, — сказал Ишмак, и голос его дрогнул. Он вспомнил тело Марека, лежащее на траве и свою беспомощность.
— Я так и знал. Я чувствовал, — Рагрок опустил голову. — Он был, наверное, дороже тебе, чем мне. Ты знал его больше. Но всё-таки я чувствую боль, будто потерял сына, которого давно не видел. Расскажи мне про него.
И Ишмак начал рассказ…
III
Шли дни. Иногда к Ишмаку забегала Наташа, и тогда они не могли наговориться. Она ещё не училась и, чаще всего, проводила время или на мостике у пруда, с книгой в руках, или с Ишмаком. Пёс, помогавший ей в лесу, в ней одной признавал хозяйку и неотрывно ходил за ней по пятам. В доме его полюбили. Ишмаку нравилось гладить шелковистую шерсть, когда Наташа приводила Лесника в его комнату. Когда были дождливые дни, вместо мостика на пруду, Наташа сидела с книгой у постели Ишмака и читала ему вслух.
Каждый её приход вызывал у него прилив сил. Когда он видел её, ему хотелось встать с постели и бодро пробежаться. А вместе с этим приливом его всё чаще стали посещать мысли о том, что после выздоровления, ему пора будет уйти из этого гостеприимного дома. Он и так слишком задержался. Но, если он уйдёт, то никогда больше не увидит Наташу. Всё в нём противилось этой мысли. Он и хотел и не хотел выздоравливать.
Но время шло, и Ишмак начал собираться в путь. В конце-концов, что ему мешает когда-нибудь, когда она подрастёт, вернуться? И эта новая надежда сама по себе уже была радостью.
Через несколько дней, после его полного выздоровления, выбирали нового правителя Барии. Совет сердов решил дать Барии ещё один шанс. Выборы проходили совсем не торжественно, Саша просто предоставил кандидатуры, наиболее подходящие для правления. Небольшая горстка пленных баров, хмуро стояла в стороне, ожидая решения. Их голоса, конечно, спрашивали. Но Шул, тот бар, который желал смерти сердам, всё испортил. Собственно, кандидатур было две — Рагрок и Ишмак. И, вот, когда спросили мнение баров, за них за всех ответил Шул: «Нам не нужны предатели. Мы всё равно расправимся с ними, рано или поздно». Саша хотел было что-то ответить, но промолчал, махнув рукой. Общим голосованием выбрали Рагрока.
— Ты не боишься, что этот бар и его сподвижники приведут свою угрозу в исполнение? — Спросил он Рагрока, отведя в сторону.
— Всё может быть, — сказал Рагрок, внимательно смотря на Сашу, в глазах его плескалась мудрость прожитых лет, а ещё умиротворение. — Пусть будет, как должно быть. Не скажу, что управлять Барией самое большое моё желание, но и то, что я не хочу этого — будет ложью. Я люблю Барию так, как её не любит, наверное, даже Ишмак. Я родился и вырос в ней. Это моя страна и она неотделима от меня, как кровь от плоти. Я чувствовал её боль и болел ею. Я постараюсь помочь Барии стать доброй и мудрой страной. Спасибо вам!
Ишмак радостно смотрел на Рагрока. Он восхищался им. Сам он не знал — любил или нет ту страну, в которой родился и рос, но ничего кроме боли и отчаянья, не знал. Бария отняла у него всё самое дорогое, что у него было. Любить эту страну так сильно, как это делал Рагрок, не мог никто, кроме него.
После выборов, Рагрок вышел на поляну. Лицо его будто посветлело, а он сам словно помолодел. И Ишмак, смотревший на Рагрока из палатки Саши, услышал, как один бар сказал другому:
— Может, не так уж и плохо, что Рагрок будет нашим правителем?
Ишмак улыбнулся. Это была капитуляция. Время Дарка и его злобы прошло. Наступало новое время.
IV
Он стоял на лугу перед домом, который долгое время был ему словно родным. Что ж, пришла пора уходить. Рагрок уже отправился в путь. Он обещал подыскать Ишмаку место учителя в школе, которую задумал открыть для барских детей, мирную школу. Ведь вместо воинских школ нужны были новые, в которых учили бы добру, а ещё новые учителя. И Рагрок считал, что Ишмак с этим прекрасно справится. Ишмак же ответил, что пока подумает. Но на самом деле, он уже знал, что примет предложение Рагрока, поскольку делать ему всё равно было нечего, а возвращаться в свой старый одинокий дом на краю леса, не было никакого желания.
Проводить его собрались все друзья. Ишмак радостно улыбался, вглядываясь в их лица: Женя, Саша, Ирина Григорьевна и Наташа (Наташа!). Он подходил к каждому. Ему было, что сказать им всем, и каждый был по особенному дорог.
— Прощай Женя! — Ишмак подошёл к сыну лучшего друга и обнял его.
— Прощай, Ишмак! Я рад, что обрёл такого друга, как ты. Я ведь ещё не попросил у тебя прощения за то, что было, и не поблагодарил.
— Не надо. Твоей благодарностью для меня служит твоя дружба, — Ишмак похлопал Женю по плечу и отошёл. Тут же его обнял Саша.