Родной ребенок. Такие разные братья
Шрифт:
Он дошел до перекрестка и остановил такси. Когда машина тронулась, ему показалось, что она не едет, а плывет, как и его сознание, плывшее в каком-то одном туманном русле, зажатом стенами молчаливых беспросветных берегов.
Таксист, живой парень с отличной реакцией, легко вел машину. Его смуглые руки с белеющими костяшками пальцев крепко сжимали баранку.
— Куда прикажете, господин? — спросил он, обернувшись к пассажиру.
— Куда-нибудь, пока… — безразлично ответил Ананд.
Он тупо смотрел на мохнатые блестящие хвостики бурундучков, подвешенные
«Ветровое стекло!» — при этой предметной мысли сердце Ананда так застучало, что ему стало страшно. Боль, возникшая между ребер, затрудняла дыхание.
«Если что случится со мной, не так страшно, я в машине. Этот веселый парень сообразит отвезти меня в больницу. И если я умру, то хотя бы не на улице. Но ведь и великие иногда умирают на улице. Вот, например, Анри Бейль (Стендаль) упал на тротуар и умер… умер на улице. Все люди умирают. И какая разница, в каком месте? — думал он. — Лучше, конечно, умереть в своей собственной постели, в окружении детей, жены и родственников. Это классическая смерть». Он хотел выйти из машины, но не знал, где и зачем. И вдруг ему захотелось к морю. Он попросил водителя отвезти его к набережной.
— А куда конкретно желает господин? — оживленно и с улыбкой попытался уточнить парень.
— Лучше, наверное, к острову Солсетт, — глупо проговорил Ананд.
— Хорошо! — и водитель сразу же под зеленую стрелку повернул вправо и, дав газу, помчался на юго-запад. Таксист заметил, что голубой «фиат» почему-то постоянно следует за ними.
Машина подъехала к набережной, где не было плотной застройки. Метрах в двухстах от шоссе шла, изгибаясь на юг, песчаная коса с бурыми валунами у самой кромки воды.
— Я выйду здесь. Спасибо, — и Ананд щедро расплатился с водителем.
Тот, поглядев на купюру, отсчитал сдачу, но пассажир уже вышел. Водитель крикнул ему, но Ананд отрицательно махнул рукой. Тогда водитель вышел из машины и поклонился вслед своему теперь уже бывшему клиенту. Он поцеловал купюру и приложил ее ко лбу. Затем сел в машину и уехал…
Сняв сандалии, Ананд бродил по берегу… Легкий бриз обдувал его лицо. Он присел на камень и погрузился в раздумья. Легкая волна омывала его ноги. Со стороны порта были слышны гудки теплоходов. Вдали, в голубоватой дымке, таял белый теплоход. Йодистый запах водорослей успокаивал дыхание.
«Прощай, свободная стихия! В последний раз передо мной Ты катишь волны голубые И блещешь гордою красой», —вспомнились ему стихи, знакомые со студенческих лет по спецкурсу русского языка.
Но хлынет дождь, как громкий шепот мантр, Что оросит тебя, как дерево, как стену. И ты вернешься медленно домой в уставший и промокший тихий вечер. … и слез букварь смиренно постигать, пока мерцают масляные лампы,—вслух продекламировал он Ситаканте — бенгальского поэта.
Щека его сильно нагрелась от закатного солнца, и он повернулся лицом к востоку. Вдали гудело шоссе. Автомобили неслись нескончаемым потоком.
«Обречены все, как и эти, в визжащих машинах…» — подумал он.
Ананд встал с камня и побрел кромкой моря вслед заходящему солнцу. Вся его прежняя жизнь казалась ему прекрасным сном.
«Сын мой жив; я отдал его чужой женщине. Зачем? Спасти ее? Не слишком ли велика жертва?» — мысленно спрашивал он себя и, не останавливаясь, долго брел вдоль берега. Потом наступил момент, когда его мозг отказался мыслить. Он надел сандалии и быстро направился в сторону шоссе.
У бордюра стоял «фиат» — такси. Он подошел к машине и увидел на заднем сидении Раджу.
— Раджа, ты? Почему ты здесь? — спросил Ананд, словно проснувшись.
— Я ехал от Бирлы, смотрю ты идешь сюда, к шоссе. Я решил тебя подождать, — невинным голосом ответил Раджа.
— У тебя зрение, как у орла. Мне надо бы домой. Дядя, наверное, волнуется.
— Поехали, — сказал Раджа.
Ананд сел рядом с ним.
Спустя десять минут Ананд уже сидел в гостиной и пил кофе вместе с дядей.
— Итак, завтра — в дорогу, мой любимый племянник. Так что ты соберись. Возьми все необходимое и дорогое для тебя, — Джавар загасил сигару и посмотрел на Ананда. — Дорогой! Возьми себя в руки! Ты молод. У тебя все еще впереди. Деваки в своем следующем воплощении будет иметь еще более счастливую судьбу, ибо она была добра, чиста и полна любви к миру и к людям…
Дядя встал.
— Пойдем, посмотрим детскую, — сказал он.
Ананд повиновался.
— Да… — протяжно произнес дядя, глядя на великолепную мебель и игрушки. — Здесь воистину детский рай и мир…
На столике стояли подарки внуку от деда. Слезы выступили на глазах Джавара.
Затем они поднялись в спальню Ананда и Деваки и несколько минут посидели там и поговорили по душам. Джавар умышленно привел сюда племянника, ибо знал по себе, как в таком положении трудно и страшно заходить в святая святых, где нет того, кто был твоей судьбой, жизнью, любовью…
— Ананд, повторяй про себя всю жизнь, что бы ни случилось, и это не эгоизм, а щедрость природы: «На черный день береги деньги, пуще денег береги жену, пуще жены и пуще денег береги самого себя».
— А вот я не сберег жену, — сказал Ананд и отвел глаза.
— Это не твоя вина. Погибли сотни людей в этой катастрофе. А сколько мрут от болезней и голода?! Ты знаешь?! — перешел Джавар на крик.
Ананд встрепенулся.
— Да, да, конечно, дядя. Я веду себя не совсем нормально. Но это, я надеюсь, пройдет.
— Пройдет, конечно, пройдет! Нужно время. И первое лекарство от несчастья — это не думать о нем. Ясно? Все! Я пошел к себе в комнату. Как все упакуешь, выходи в сад — погуляем, хорошо?