Родом из ВДВ
Шрифт:
Глава третья
(Бородинское поле, сентябрь 1987 года)
– Это Вэ-Дэ-Вэ! Мы – десантные войска! Нет – задач невыполнимых!
Истошные выкрики человека впереди строя вырывались откуда-то изнутри него, из таких ошеломляющих глубин сознания, что порожденный звук казался дивным, потому что имел самостоятельно живущую, непостижимую сознанием вибрацию и силу воздействия. Выжигающую, стреловидную, запускаемую с убийственным намерением разрушения. И эта сила разносилась по полю, проникая в каждого из трехсот двадцати восьми воинов в пятнистых маскхалатах с засученными рукавами. Твердые руки, отточенные движения, неистовая энергия. Эта необузданная сила организованной массы вонзалась в душу каждого из них, отражалась и выплескивалась еще более сильной, бешеной, сатанинской энергией, которую невозможно ни остановить,
– Мы – десантные войска! Вэ-Дэ-Вэ!
– Нет задач невыполнимых! Вэ-Дэ-Вэ!
Лицо кричавшего искажалось от нечеловеческого напряжения, глаза вспыхивали вулканическим огнем исступленной, ничем не сдерживаемой страсти.
– Нет задач невыполнимых! Вэ-Дэ-Вэ! – вторили воины в маскхалатах, пронизанные молнией вечного сражения.
То были настоящие, волшебные мантры, особое сплетение звуков, воздействующее на всех вместе и на каждого в отдельности, нескончаемый заговор войны, о сути которого никто в строю не думал. Но вихри холодного озноба почему-то пробегали между лопаток, и после них наступала абсолютная пустота, с которой можно бесстрастно идти врукопашную или кидаться грудью на пулеметную амбразуру. Не думал о магии воздействия слов и Игорь, и у него, как и у остальных, химерические огни сами собой вспыхивали перед глазами и энергия утраивалась, удесятерялась, становилась одной из трехсот двадцати восьми – сильной, готовой смести все вокруг.
– Первый – ить!
В ответ они делали несколько ударов, оканчивая устрашающим выдохом, схожим на рык: «Ха-а-а!»
– Второй – ить!
И опять прием из серии быстрых, замысловатых ударов, последний из которых должен нести смерть воображаемому врагу: «Ха-а-а!» Угрожающий выдох воинственной массы был подобен пуску противотанковой ракеты.
– В парах! – не слыша себя, орал забойщик.
Моментально ряды обращались друг к другу.
– Ить!
Это сигнал первому приему, в ходе которого один ряд в одно мгновение выплевывает серию нещадных ударов другому.
– Ить!
И все опять меняется, жертвы преображаются в разящих витязей. Игорь удивлялся, что он совсем не чувствует боли от ударов. Как заколдованный, заговоренный! Только порой перехватывает дыхание, когда кулаки или сапоги партнера в течение двух-трех секунд, как выбрасываемые пружинами механизмы, с внушительной силой врезаются в живот, грудь, бока. Неуловимая подсечка, и он лежит на земле, но опять никаких физических ощущений, только хлопающие звуки ударов и шумный шлепок – от падения тела на землю. Как будто все происходит не с ним. Опустошенное, вакуумное сознание позволяет занять непривычное, невесомое положение между осязаемым, метафизическим миром и инфернальным, парящим над всем пространством, энергетическим ветром непримиримого духа. Но в следующее мгновение он уже на ногах и теперь своей ногой, как косой, выбивает у партнера из-под ног землю, чтобы повалить и, схватив за руку, добить прямым ударом ноги в грудь, сверху вниз, каблуком. Не жалея!
Точно также, в грандиозном полусне, в гипнотическом облаке ощущений, они отработали удары со штыками-ножами, а затем с автоматами и пристегнутыми к ним штыками, и только после этого несравненного зрелища, жуткого и эксцентричного для зрителей, но привычного для них самих, батальон, в такт ударяя сапогами о землю, удалился с поля. Оставив небольшую группу курсантов ломать руками доски и кирпичи, чтобы окончательно убедить зрителей в том, что ВДВ всемогущи, способны на любое сумасбродство, на любой подвиг. В том, что «никто, кроме нас». И Игорь даже не думал об этом, просто он чувствовал внутри себя немыслимо возрастающую силу, в нем появлялись способности и желания, которых он ранее не имел и которые приобретал в момент своего единения с массой. Когда под воздействием заклинаний он полностью, без остатка растворялся в этой массе, то одновременно становился ее частью, ее тараном, готовым совершать любые, невозможные ранее поступки, он готов был крушить, ломать и побеждать. Он раздваивался. Знал, что Игорь Дидусь один и Игорь Дидусь другой в этой полубезумной, охваченной стремлением к огню массе – два совершенно разных человека. Когда тайная и загадочная кнопка включалась в нем, Игорь чувствовал, что как будто выкован из железа, что получил в один миг немыслимую власть над всем человечеством и готов был следовать за своим невидимым богом хоть на край света. Готов был принести ему в жертву весь сущий мир. Во имя великой империи! Презрение к смерти у всей этой массы и у каждого ее отдельного организма в такие мгновения было доведено до абсурда. Возведено в степень абсолюта!
Так через сто пятьдесят лет после гигантского сражения курсанты отдавали дань священному Бородинскому полю и невиданным зрелищем приковали тысячи глаз зрителей. Тут совершался культ, магическое жертвоприношение, и поле, дышавшее накопленной энергией погибших и выживших русских воинов, дарило молодым преемникам всю неистовую силу земли, всю информацию о героях, напитывая бессознательное новых героев, создавая архетип победителя, первообраз непобедимого русского богатыря. Как и кутузовские полки, они явственно ощущали за резким, терпким запахом земли едкий дурман воинственности, неуемной воли и жажды неумолимого боя. Игорь чувствовал прилив этой дикой, варварской энергии неустрашимости всякий раз, когда приходилось совершать ритуал ВДВ – коллективный призыв войны. К культу войны обращались все чаще и чаще, и Игорь сам не заметил, как невообразимое сладострастие превосходства проникло в его естество и заразило навечно. По своей наивности он полагал, что это гениальное изобретение генерала Маргелова, хотя на протяжении веков каждый полководец считал вызов неизбывного духа войны первой необходимостью и первой предпосылкой побед. И только очутившись на месте Бородинского сражения, представив, как упорно лезли заговоренные Наполеоном французы и как бесстрашно отражали их охваченные жаром схватки русские полки, он вполне осознал значение культа. На этом поле присутствовала аура смерти и бессмертия. И Игорь убедился, что введение воина в транс гораздо опаснее для врага, нежели количество его пушек и ядер.
После учебного боя на глазах у зрителей они должны были надеть форму русских гусар, чтобы сыграть несколько сцен того времени, отражая наскоки переодетых в полевую форму французов солдат и офицеров Кантемировской дивизии. Уже стаскивая маскхалат, Игорь услышал сдавленный вскрик Лыкова:
– Дед, у тебя кровь!
Игорь посмотрел и увидел расплывающееся кровавое пятно и дыру, проделанную в маскхалате штыком-ножом. Его тут же обступили товарищи, но сам он все еще не чувствовал боли.
– Так, быстрее переодеваемся, у нас через две минуты выход на поле, – кричал проходящий мимо Лисицкий.
Ротному мгновенно доложили о ситуации.
– Как себя чувствуешь, двигаться можешь?
– Рота! Строиться! Замкомвзводам вывести личный состав к месту построения! – зычно скомандовал Лисицкий теперь уже роте, и его команда эхом передалась по живой цепи уже выскакивающих к месту построения русских солдат времен 1812 года.
– Эх, жалко, – с тоской посмотрел им вслед Игорь, придерживающий рукой бок и чувствующий, как боль теперь разрастается и начинает охватывать его сознание.
– Ладно, на двух воинов у русских будет меньше. Но наши все равно победят, – уверенно заключил Нога, произведенный на втором курсе в сержанты.
Осмотр врача выявил, что штык-нож во время выполнения одного из приемов пробил складку кожи на боку, но, смягченный ребром, легко прошел по касательной. Было подозрение на перелом ребра, и после перевязки медик потребовал находиться в машине по меньшей мере до окончания празднеств.
– Так можно и проткнуть насмерть, – качал головой худосочный капитан, перевязывая Игоря, подумавшего: «В самом деле, можно. Но пусть это будет не сегодня».
Глядя на поле через маленькое оконце автомобиля, Игорь недоумевал: отчего он так долго не чувствовал боли. Ему нравилось это коллективное самовнушение сокрушительной силы ВДВ, вбивание в сознание мысли о принадлежности к совершенной иной категории людей, непохожих на остальных, неуязвимых, нечувствительных, охваченных неистовостью мессианства. Это ни с чем несравнимое коллективное чувство, называемое в училище десантным шовинизмом, он ощущал все чаще и глубже. В нем была заложена и неслыханная провокация сознания, и феноменальная, а потому чрезвычайно приятная власть сообщества неукротимых воинов над остальным миром. Это странное ощущение ненавязчиво воспитывалось самой окружающей обстановкой. Криком «Ить!» на утренней зарядке, звуком гулко бьющих по мостовой сапог во время бега роты, проникающей в самое сердце строевой песней, патриотическим возгласом замполита, воинственной фразой участников войны в облике Мазуренко, самим видом заломленного берета… Суть десантного шовинизма состояла во внутренней установке, непонятной непосвященным, безмятежности, трижды помноженной на исступление. В готовности испепелять непокоренное еще пространство, с остервенелостью псов грызть любого обозначенного командиром противника, в бушующей радости от собственной ярости… В отличие от своего друга Алексея, Игорь не задавал себе вопросов относительно происхождения этой внутренней установки. И для него, в конечном счете, было неважно, является ли она частью реальности или результатом психологического внушения. Но если даже последнее, то этот самообман все равно был сладок и обладал привлекательной, внушающей уважение силой.