Родовое проклятие
Шрифт:
– Напомнить, как ты вызвала смерч? – усмехнулся Бойл.
– Это было скорее интуитивно, умение тут ни при чем. Но я учусь! – Она посмотрела на Брэнну.
– Учишься, подтверждаю. И делаешь большие успехи. Ты вовсе не слабое звено, если ты это себе вбила в голову. И никогда им не была! Проблема в том, что он знает больше, чем мы. Он ведь на свой лад живет уже много веков.
– Это делает его старше, – вставила Мира, – но не умнее.
– У нас есть книги, предания и то, что передавалось из поколения в поколение. Зато он все это прожил, так что умнее он или нет,
– Источник его колдовской силы заключен в камне у него на шее – неважно, в человечьем он обличье или в зверином. Уничтожим этот камень – уничтожим и его. Я в этом уверен! – объявил Фин, для убедительности пристукнув кулаком по столу. – Для меня это ясно как дважды два, но как это сделать, я не знаю. Пока не знаю.
– Мы найдем способ. Мы должны, – сказал Коннор, – значит – найдем.
Коннор перегнулся через стол и накрыл ладонью руку Брэнны, а Фин поднялся вслед за остальными. В кухне стоял звон тарелок, слышалось урчание воды в мойке.
– Можешь обо мне не беспокоиться, – сказал Коннор сестре. – Что проку? Да в этом и нет необходимости. Чтобы видеть, – прибавил он, – мне не нужно вглядываться.
– А что, если бы он причинил тебе и мальчику вред? Что бы мы сейчас делали?
– Но не причинил же! И, между нами говоря, мы ему здорово врезали. Брэнна, я здесь, с тобой, как всегда. Нам это предначертано, потому мы здесь.
– Сказать по правде, от тебя одна головная боль! – Она шевельнула рукой под его ладонью, и их пальцы плотно сплелись. – Только вот… привыкла я к тебе. Ты будешь осторожен, Коннор?
– Конечно, буду. И ты тоже!
– И мы все.
Его и удивило, и растрогало, когда сопровождать его в птичью школу вызвалась Мира.
– Ты что же, пикап свой бросишь?
– Брошу. После такого плотного завтрака пешая прогулка отлично пойдет на десерт.
– Тело мое охраняешь? – Он обхватил ее руками за плечи и притянул к себе, так что их бедра соприкоснулись.
Одета она была по-рабочему – в грубых штанах и куртке, крепких сапогах, а волосы собрала в косу и выпустила над застежкой видавшей виды бейсболки.
И несмотря ни на что – глаз не отвести, подумал он. Черноглазая Мира, несущая цыганскую кровь.
– Твоему телу сторож не нужен. – Она подняла голову и посмотрела, как в небе кружат хищники. – За тобой вон кто приглядывает!
– И все равно спасибо за компанию! А заодно ты мне расскажешь, что тебя тревожит.
– По-моему, одно то, что какой-то безумный колдун задался целью нас истребить, уже немалый повод для беспокойства.
– Но ты же не по этой причине приехала вчера к Брэнне, да еще и ночевать осталась! Что, мужик напрягает? Хочешь, приструню?
Он согнул руку и показал кулак, заставив ее рассмеяться.
– Можно подумать, я сама не в состоянии приструнить кого хочешь, – отсмеявшись, хмыкнула Мира.
Теперь рассмеялся он, сама беззаботность, и еще раз толкнул ее в бедро.
– В этом я не сомневаюсь. Тогда что, дорогая? Что тебя тревожит? Я так и слышу, как у тебя мысли в голове жужжат, будто растревоженное осиное гнездо.
– А ты не слушай! – Но она действительно была расстроена, так что даже на миг прильнула к Коннору, обдав его запахом мыла из его собственной ванной. Ощущение оказалось неожиданно приятным.
– Да мама на меня насела. Дело вполне житейское. Донал, видишь ли, завел себе девчонку.
– Это я слышал, – ответил Коннор, хорошо знакомый с ее младшим братом. – Шэрон, кажется? Прошлой весной в Конг переехала? Славная девочка, насколько я могу судить. Милая мордашка, улыбка хорошая. Так она тебе не нравится?
– Да мне она очень даже нравится, тем более что Донал от нее без ума. Здорово видеть его таким влюбленным и таким счастливым, причем это у них взаимно.
– Тогда в чем проблема?
– Да он надумал съехать и поселиться со своей Шэрон.
Коннор призадумался. До чего же приятно шагать вот так на работу, да еще таким славным утром!
– Ему сколько? Двадцать четыре?
– Двадцать пять. Он уже не в первый раз от мамы съезжает. Но сейчас мама с моей сестрицей Морин что удумали? Сговорились и твердят, что я должна буду переехать назад к матери.
– Ну, этого они не дождутся.
– А я о чем? – Найдя поддержку в таком достаточно простом и очевидном вопросе, Мира вздохнула с облегчением. – Но они меня обкладывают со всех сторон. Давят на совесть, на логику, будь она неладна – как они ее понимают, конечно. Морин твердит, что мама не может жить одна, а я из нас всех одна несемейная – отсюда следует, что только я могу, так сказать, выровнять лодку. И мать поддакивает – мол, ей есть где меня разместить, а я сэкономлю на арендной плате, и вообще, как ей будет одиноко, если рядом не останется никого из детей…
Она сунула руки в карманы.
– К черту!
– Тебе что нужно – мое мнение или мои соболезнования?
Мира покосилась – недоверчиво и задумчиво одновременно.
– Пожалуй, твое мнение не помешает, но не обижайся, если я велю тебе засунуть его себе в задницу.
– Тогда вот оно. Ничего не меняй, моя радость. Начать с того, что, пока ты не стала жить отдельно, ты и счастлива-то не была. Что, станешь спорить?
– Еще чего! Я только этого и хочу – быть собой, остаться в здравом уме. Только…
– Если твоя мама боится одиночества, а Морин боится, что твоя мама – которая, кстати, и ее мама тоже, – останется одна, почему бы Морин не взять ее к себе? И жила бы старушка с ее семьей, а? По-моему, неплохая идея? Да и у Морин появилась бы помощница – с детьми посидеть, все такое…
– Слушай… Как это я сама не додумалась? – Мира подалась в сторону, ущипнула Коннора за плечо и исполнила энергичное па. – Почему мне эта мысль самой в голову не пришла?
– Ты еще не испила всю чашу угрызений. – По старой привычке он дернул ее за косу. – У Морин нет права принуждать тебя съезжать с квартиры, коверкать всю свою жизнь только из-за того, что ваш брат меняет свою.