Родственники
Шрифт:
С маменькой Наташа не была откровенна.
Олимпиада Игнатьевна, несмотря на доброту свою и привязанность к дочери, всегда смотрела на нее с высоты своего родительского величия. Сыну она дозволяла иметь какой ему угодно образ мыслей, ни в чем не стесняла его свободы и даже подчиняла себя его желаниям; но с дочерью поступала деспотически. Дочь, по ее понятиям, не могла, не должна и не смела иметь своей воли, своего образа мыслей. Наташа рассуждала с маменькою только о домашнем хозяйстве да развлекала ее рассказами и сплетнями о дяденьках, тетеньках, о сестрицах и братцах, о соседях и соседках…
Когда
Олимпиада Игнатьевна, не пропустившая ни одного слова из ее рассказа, тяжело простонала:
– Бедный братец! бедный братец! погубили тебя, искоренили в тебе все родственные чувства, голубчик!..
– Уж есть о ком жалеть!
– перебил Петруша.
– А как же не жалеть, дружочек? Если б он был нам чужой - дело другое, а то ведь он самый близкий наш родственник, ведь он родной брат мне, Петруша; родной дядя тебе…
Петруша, все продолжавший ходить по комнате, при этом возражении маменьки вдруг остановился и ударил кулаком по столу.
– Дядя! дядя!..
– повторял он.
– Да что ж такое дядя?.. Я этого решительно не понимаю… Ваши родственные предрассудки меня возмущают…
И Петруша принялся доказывать маменьке, что одно кровное родство ничего не значит, что есть родство другое, высшее, духовное - единственное, которое может допустить человек мыслящий и развитой, что он ни с дядюшкой своим и почти ни с кем из родных ничего не имеет общего, что они находятся в состоянии диком и более походят на зверей, чем на людей.
Олимпиада Игнатьевна слушала сына, сомнительно покачивая головою.
Когда Петруша кончил, она возразила:
– Это может быть так по-вашему, по-нынешнему, а по-нашему не так.
Петруша рассердился. Он непременно хотел поставить маменьку на ту высшую точку, с которой сам смотрел на этот предмет, и продолжал беспощадно уничтожать маменькины предрассудки и доказывать нелогичность ее образа мыслей. Олимпиада
Игнатьевна слушала его, не понимая ни слова, и между тем следила за Фенькою, которая начинала, по своему обыкновению, дремать, прислонясь к двери, и грозила ей пальцем.
А Петруша все ораторствовал. Наконец Олимпиада Игнатьевна решилась прервать его.
– Друг мой Петенька, - сказала она, - ты бы лучше прочел мне свои последние стишки. Ты знаешь, мой ангел, как я люблю все твои сочинения.
На лице Петруши при этих словах выразилась горькая, ядовитая улыбка. И когда маменька повторила в другой раз о стишках, он нехотя продекламировал:
Она сидела с думой тайной,
А ветер листья шевелил.
И лик ее так мрачен был,
И взор ее упал случайно
На желтый, высохший листок;
Вдали, посеребрен луною,
Сквозь темный лес сверкал поток…
Она кивала головою.
И вздох ее был так глубок!
От стихов маменька была в восторге и расцеловала за них Петрушу, прибавив однако ж:
– Зачем только ты пишешь, голубчик, все такое печальное?
Потом Олимпиада Игнатьевна выдрала Феньку за уши и послала ее за Ларькой и
Марфуткой. Когда Ларька и Марфутка убрали чашки, в комнате снова водворилась тишина. Петруша молчал и курил трубку. Наташа машинально перебирала
Вдруг раздался отдаленный звон колокольчика, и все встрепенулись невольно при этом звоне. Петруша приподнялся с кресел, Олимпиада Игнатьевна и Наташа вздрогнули, все в один голос вскрикнув: "Кто бы это?", и в недоумении посмотрели друг на друга.
ГЛАВА II
Колокольчик между тем приближался, заливаясь звучней и звучней… Наташа вскочила с дивана, бросилась к окну, и сердце ее забилось шибко. Отчего? Не ждала ли она кого-нибудь? Нет! кого бы ей ждать: соседи и соседки их были противные, по ее собственному выражению, родственники скучные, а, кроме соседей, соседок и родственников, приехать некому. Правда, Наташа была довольно дружна с одной из своих двоюродных сестриц, но эта двоюродная сестрица жила от них верстах во ста и ездила к ним очень редко, потому что больная тетка не отпускала ее от себя. Сестрицы она не могла ждать; но Наташе было все равно, - лишь бы кто-нибудь приехал, хоть кто-нибудь из противных, - все бы веселее, все бы легче, все какое-нибудь развлечение.
– Ах, маменька, - радостно вскрикнула Наташа, глядя в окно.
– Что такое?.. Кого нелегкое принесло в этакую погоду?
– простонала Олимпиада
Игнатьевна, как будто нехотя приподнимаясь с дивана в ту самую минуту, как: колокольчик задребезжал и смолк у самого подъезда, - теперь добрый хозяин собаки не выгонит со двора.
– Маменька, - продолжала Наташа, - посмотрите, какой чудесный тарантас, какие лошади! кто бы это?
– Братец Сергей Александрыч!
– вскрикнул Петруша, - это он, право, он!
– Может ли быть? откуда же? как?
– спросила Олимпиада Игнатьевна, оживляясь.
– И с ним еще кто-то, - заметил Петруша.
– Ах, маменька, в самом деле и еще кто-то!
– закричала Наташа.
– Да неужто, в самом деле, это он?
– повторила Олимпиада Игнатьевна, обращаясь к
Петруше.
– Вот нежданный-то гость, признаюсь!
– продолжала она несколько иронически,
– прямо из-за границы, что ли, изволил прикатить к нам в глушь? Видно, уж все денежки прокутил, голубчик! Наташа, брось свою кацавейку-то, - надень какой-нибудь платочек на шею, а то ведь тебя, глупую провинциалку, как раз осмеют. Ведь Сергей Александрыч, матушка, не то что мы, дикари: он человек столичный, светский, за границей жил, в
Париже был.
В передней между тем послышался шум. Ирония исчезла с лица Олимпиады
Игнатьевны и мгновенно сменилась выражением истинно родственного восторга. С этим выражением бросилась она в переднюю навстречу к племяннику.
– Друг мой, друг мой!… - Она крепко прижала племянника к своему сердцу.
– Вы ли это, батюшка мой? вас ли я вижу?.. Ах, какая радость! какая неожиданная радость! боже мой! боже мой!.. и как вы стали похожи на покойника братца! точно вот как будто он, голубчик, передо мною!.. Знаете ли вы, как он любил меня?
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
