Родственные души
Шрифт:
Танис навещал Флинта почти каждый день с того времени, когда Беседующий поздно вечером прислал гному сообщение с просьбой навестить Полуэльфа в его покоях во дворце. В тот визит они говорили о всякой ерунде — погоде, Утехе, обработке металла, резьбе — но, похоже, эта встреча принесла некое утешение выглядевшему побитым Танису. С той поры синяки и царапины Полуэльфа практически сошли, но трещина между ним и наследником Беседующего за время выздоровления стала гораздо глубже.
— А как ты собираешься превратить этот камень в железо? — спросил теперь Танис, когда гном поднял тяжелую крышку горна позади мастерской.
— Ты
Горн был круглым, высотой с гнома, и сделан из толстого обожженного кирпича. Дно было в виде воронки с маленьким отверстием, а под ним находился тигель, размером со шлем. Под руководством Флинта Танис заполнил наполовину горн слоями железной руды, антрацита и бледного камня, который Флинт назвал известняком. Сквозь маленькую дверь внизу горна Флинт поджег уголь, затем Танис помог ему поставить на место крышку.
— Что теперь? — спросил Танис.
— Подождем, — ответил Флинт, вытирая грязь с покрытых сажей рук. — Как только уголь разгорится, железо начнет вытекать из камня, оставляя шлак и стекая вниз в тигель. Но это займет добрый день, так что мы можем занять руки другим делом.
Флинт показал Танису, как будет выглядеть железо после того, как соберется в чаше: тяжелая черная масса, которую он назвал чугун — «поросячье железо», хотя Танис подумал, что в том совсем нет ничего поросячьего.
— Из этого ты куешь мечи и кинжалы? — спросил Танис, и Флинт загоготал.
— Парень, тебе нужно несколько уроков кузнечного дела, — прокомментировал он.
— Мне? — спросил Танис. Он следил, как гном работает у горна, и знал, сколько силы и воли прилагает Флинт, чтобы металл принял желаемую форму. Разве мог Танис заставить что-то столь твердое, как железо, сделать то, что он захочет?
Искры в глазах Флинта подсказали Танису, что спорить было бесполезно. Полуэльф внимательно слушал объяснения гнома, что чугун слишком хрупкий, чтобы из него получился хороший клинок; его нужно было снова нагреть и расплавить. Флинт показал Танису как, поместив чугун в тигель и установив тот среди углей в огненной яме у тяжелой железной наковальни. Он поставил Таниса раздувать меха, пока угли не стали похожи на жидкие драгоценные камни. Когда железо расплавилось, от него начали подниматься кольца черного дыма. Когда оно будет охлаждено, получится железо для ковки, пояснил Флинт, уже не такое хрупкое, как чугун.
— Но если оно слишком мягкое, из него невозможно сделать хороший меч, — пожаловался Танис.
Флинт кивнул. С помощью тяжелых щипцов он нагрел кусок железа для ковки над углями, пока оно не засветилось жаром. Он положил его на поверхность наковальни и посыпал тончайшим черным порошком, выглядевшим почти как угольная пыль, только более блестящим. Флинт назвал его Дыханием Реоркса.
— Видишь ли, давным-давно, — сказал Флинт, — злой тан приказал своему кузнецу выковать железный меч, который не будет затупляться. Если бы у кузнеца не получилось, его бы казнили. Это выглядело невозможной задачей, но кузнец был любимцем Реоркса, и бог дыхнул на мягкий железный меч кузнеца, сделав его прочным и твердым, так что его кромка долго оставалась блестящей и правильной.
С помощью своего молота, Флинт сложил
— Что мы теперь имеем, — с удовлетворением произнес Флинт, держа клещами горячую полоску металла, — кусок металла, который будет достаточно твердым, чтобы быть прочным и не таким хрупким, чтобы легко сломаться. Это, Танис, сталь.
Танис в новом свете пристально посмотрел на сияющий металл. Золото было прекрасно, и эльфы восхищались серебром, но в эти темные времена сталь была более ценным материалом на Кринне.
— Что ты теперь собираешься с ней делать? — спросил Танис.
— Я ничего не собираюсь делать с ней, — ответил Флинт. — Ты будешь.
— Я не умею ковать сталь!
— Я тоже не умел, пока не попробовал, — грубо сказал Флинт и вложил тяжелый молот Танису в руку.
Очевидно, не было возможности избежать этого. Танис вздохнул. Сперва ему пришлось решить, что сделать, но это было достаточно легко. Долгое время он мечтал об охотничьем ноже, как у Портиоса.
Направляя его руки, гном показал Танису как нагреть сталь, как держать ее на наковальне клещами и как ударять по ней молотом, чтобы отлетавшая горячая окалина не поранила руку.
— Не молоти так, парень, — произнес Флинт. — Форму стали придает не только твоя рука, но и твоя воля. Представь, на что ты хочешь, чтобы она была похожа. Хорошо и ясно представляй эту картинку. Затем ударяй по стали и смотри, что получается.
Танис следовал инструкциям, думая, насколько легче было учиться у Флинта или Мирала, чем у Тайрезиана. И нож начал обретать форму.
Танис ощущал, как тепло поднимается по его руке в грудь. Это всего лишь жар горна, говорил он себе, но каким-то образом знал, что это не так, и он подумал, что, может быть, немного понимает, что ощущал Флинт, стоя здесь, у наковальни, видя лезвие в безжизненной полосе металла, освобождая его огнем и молотом, сердцем и разумом.
— Теперь охлади его, пока он остается огненно-красным, — сказал Флинт, и Танис погрузил тонкую заостренную полосу стали в кадку с водой, стоявшую у наковальни. В воздухе зашипел пар, отсвечивая красным в свете горна. — Охлаждение делает металл тверже, — пояснил Флинт.
Танис вынул из воды почерневшую неровную полосу стали и критично осмотрел ее.
— Она не особо похожа на нож.
— Вздор, — прорычал Флинт, — все верно, твой нож здесь. Его только нужно отполировать и заточить края на точильном камне. Сделаешь это, привяжешь рукоятку, и увидишь.
Танис ухмыльнулся. Полоска выглядела кривой и не совсем плоской, но это будет его нож.
— Благодарю тебя, Флинт, — сказал он, но гном покачал головой.
— Ты сделал его, а не я, — ответил Флинт.
Флинт размышлял. Осенние дни шли на убыль. Листва на осинах сияла на солнце, словно полированное золото, а на дубах, словно кованая медь. Уже не раз свет утренней зари блестел на стекляшках инея на траве и деревьях. Но по мере того, как наступало утро, иней таял, солнце выжигало туман с улиц и к полудню, хотя прозрачный воздух был прохладен, теплый свет, разлившийся по городу, окутывал его.