Рокировка Сталина. С.С.С.Р.-41 в X.X.I веке
Шрифт:
А как бывает? Откуда мне знать, звездофуговина сплошная перехребенченная, и только…
Гитлера, выходит, побили! Кто бы сомневался! Только долго как-то. Аж до сорок пятого проваландались! Значит, не учли чего. И если про крепость правда, то вообще все не так пошло, как думали… Какая-то некрасивая у него война получается. Не геройская. Нет, вру, геройская! Батя-то, а? С гранатой на танк! И жиденок этот! Надо же, раззвездяй раззвездяем, а до Берлина дошел. Меня через фронт тащил… Сам раненый, а тащил. Справный казак! Интересно, я бы его потащил? Не сейчас, когда все знаю, а тогда… Млять, совсем дурной, ясно же сказано: тащил. С самой заставы, и пока сам идти не смог. Ну,
Нет, все равно, господа бога мать, не понимаю. Война — это же подвиг, это вперед, в атаку, с шашкой на лихом коне. На худой конец с винтовкой наперевес. Враг бежит, мы победили… А если смерть, то красивая, геройская… Как у бати… А тут… Шальной осколок в живот… уже после боя… Полный звездец… Если бы не Абрам, и тела бы не нашли… Спасибо, похоронил… А этого пацана, физика? Пока разбирался с винтовкой — пуля в голову. И все, ни одного выстрела не сделал. Зачем его вообще взяли, раз он не умеет ничего? Так и не хотели же, сам настоял. Дур-р-рак!
Вроде и геройская получается война, только неправильная какая-то. Грязная. Точно! Грязная. А может, она такая и есть? Может, другой и не бывает? А все это за шашку и лихого коня — для книжек? Воспитывают? Омлятенеть!
Надо будет завтра Аньке письмо накорябать. Небось про ребенка уже написала, не дошло еще. Вот и напишу, что сын родится и все будет хорошо. Надо же, так и не вышла замуж во второй раз, меня ждала!»
Васька встал с койки и потопал к выходу из казармы. Сунулся в нужный кубрик:
— Абрам, спишь?
— Нет.
— У тебя папиросы есть?
— Вроде оставались. — Абрам встал, нашел в тумбочке пачку «Казбека», протянул Ваське.
— Спасибо. Слушай, а как тебя кличут?
— В смысле? Ты же знаешь. Абрам, — удивился рядовой.
— Не, ты не понял, — затряс головой Сидоренко. — Абрам — это как у нас Василий или Сергей. А кличут меня Васькой, а сына Серегой будут кликать. Или Серым. У вас же тоже есть такие короткие имена.
— А-а. Мама Авриком называла. И ребята. Зачем тебе?
— Ну все-таки служим вместе… Ладно, пойду курну…
Сержант вышел из казармы и устроился под козырьком у входа, рядом с ящиком с песком. Несмотря на начавшийся ливень, место для курения было сухим. С умом строили.
Абрам подошел почти сразу.
— Слышь, Вась, как ты думаешь, этот командир, ну, внук твой, он правду рассказал?
— Не знаю. А какой смысл ему звездеть? — На неуставную форму обращения сержант внимания не обратил. Все же не на плацу.
— Да вроде никакого… Я вот все думаю… Венька… брательник… он же маленький, слабый… и кочегаром на паровозе… ревматизм у него… под лед провалился в позату зиму… нельзя ему кочегаром… и мама…
Васька слушал сбивчивый шепот сослуживца и вдруг осознал, шестым чувством ощутил главное.
— Аврик, млять! Ты не понял! Не будет этого! Не будет! Так у них было! А у нас нет! Не будет твой брат кочегаром! И у мамы твоей голодных обмороков не будет. И батя под танк не ляжет! И Анька моя не будет беременная по эшелонам мыкаться! А у твоей жены будет брат — гениальный физик!
— Да я ее и не знаю еще. Командир сказал — москвичка…
— Не знаешь, так узнаешь! Спросим у внука, кто, и найдем! Если мы смогли Гитлера! Понимаешь, Аврик, нет Гитлера! И немцев нет! Не будет той войны! Ни фуя не будет! Не будет!!! Понимаешь???
— Понимаю… Кажется… Немцы на нас не нападут… Меня не ранят. Тебя не убьют. Мы будем жить,
Словно в ответ на крик, издалека, откуда-то из-за Буга, донеслось тревожное стаккато автоматной стрельбы, перекрытое басовитой пулеметной очередью…
КНР. Район Китайский Памир.
Группа российских альпинистов.
Первым проснулся Егор. Полежал, прислушиваясь к тишине на улице. Подсветив фонариком на часы, горько вздохнул. В душе боролись два желания: вылезти по естественным надобностям и поспать еще. Но, вполне ожидаемо, победило третье, то самое, что характеризуется словом «надо». Надо готовить еду, собираться и идти. И так сутки просидели из-за неожиданно свалившейся на голову непогоды. Егор перевернулся на живот, не вылезая из спальника, выпростал из мешка руки и начал возню с примусом.
Когда вода закипела, он засыпал в котелок сублиматы и скомандовал общий подъем. Парни неохотно зашевелились, выползая из мешков и натягивая пуховки. Несмотря на тепло, идущее от разогревшейся горелки, температура внутри палатки стояла не выше двадцати градусов. Минус, естественно. Что творилось снаружи, все представляли достаточно четко. Потому туда никто и не спешил, несмотря на недвусмысленное недовольство внутренних органов. Сначала, перекидываясь редкими словами, не спеша пожевали, попили чайку, так же неторопливо переоделись в ходовое. Упаковали спальные вещи в «шмотники», свернули коврики, позапихивали спальники в мешки… В палатке старались сделать все по максимуму, чтобы «на улице» оставалось как можно меньше действий.
Сейчас большого смысла в этом не было. Судя по тишине за тонкой стенкой палатки, снаружи ни ветерка, ни снегопада. Может быть туман. Ну да и хрен с ним, кому тот туман когда мешал? Тепло от горелки выветрилось минут за пять после отключения. «Дома» стало так же, как «на природе».
Но привычка — вторая натура. Когда «там» ждут все прелести жизни в виде сбивающего с ног ветра и несущегося с бешеной скоростью снега, то чем больше сделаешь «тут», тем лучше. Вот и сейчас, по привычке…
Для выхода из палатки существует две причины. Уже упоминавшиеся естественные надобности и отсутствие внутри какой-либо невыполненной работы. А поскольку дважды вылезать категорически влом, то либо приходится сдерживать «души прекрасные позывы», либо быстро-быстро собираться. Лучше совмещать, что большинство и делает.
Первым вылез Лешка. Свалил справа от входа прихваченное барахло, чуть шагнул в сторону и довольно зажурчал. Закончив с утренним туалетом, то есть вернув на место все слои одежды, попутно вспоминая какую-то книжку, в которой туристы каждое утро тщательно умывались и чистили зубы, пожелал автору пару ночевок на шести тысячах с обязательным выполнением описанного ритуала. Повернулся к палатке и остолбенел.
— Ну ни х…я себе!
— Стакан! — тут же отреагировал из палатки Влад.
Одним из минусов чисто мужских групп является бесконтрольное изменение лексикона в сторону полного вытеснения из речи цензурных слов. Решение бороться с данным явлением экономическими методами скрепя сердце приняли на второй день. За каждое матерное слово виновник выставлял обществу стакан спиртного. Первоначально подразумевали напитки крепкие, но через пару дней переиграли на сухое вино. Все равно накопившимися на сегодняшний день «штрафами» можно было вусмерть споить не только родной турклуб, но и средних размеров райцентр в Нечерноземье.