Рокоссовский
Шрифт:
«за счет накапливавшихся на сборном пункте бойцов, отставших от своих частей, вышедших из окружения. К сожалению, последние, вернее большинство из них, приходили без оружия, и нам с большим трудом удавалось вооружать их. Причем делать это приходилось во время боев, не прекращавшихся ни днем ни ночью. Люди познавали друг друга, можно сказать, сразу же в горячем деле.
В те дни текучесть личного состава была огромной.
В непрерывных боях со все усиливавшимся на ярцевском направлении противником было много случаев проявления героизма как со стороны отдельных лиц (красноармейцев, офицеров), так и подразделений и частей.
К великому прискорбию, о чем я не имею права умалчивать, встречалось немало фактов проявления военнослужащими трусости, паникерства, дезертирства и членовредительства с целью уклониться от боя.
Вначале появились так называемые „леворучники“, простреливавшие себе ладонь левой руки или отстреливавшие на ней палец, несколько пальцев. Когда на это обратили внимание, то стали появляться „праворучники“, проделывавшие то же самое, но уже с правой рукой.
Случалось членовредительство по сговору: двое взаимно простреливали друг другу руки.
Тогда же вышел закон, предусматривавший применение высшей меры (расстрел) за дезертирство, уклонение от боя, „самострел“, неподчинение начальнику в боевой обстановке. Интересы
Как легко убедиться, несмотря на мягкость характера, Рокоссовский без колебания приказывал расстреливать дезертиров и «самострельщиков».
Ночью 17 июля, по распоряжению Ставки Константин Константинович прибыл в район Ярцева. Вскоре он подчинил себе 38-ю стрелковую дивизию полковника М. Г. Кириллова, потерявшую связь со штабом 19-й армии. Реально это была не вся дивизия, а только ее штаб, разведбат, 48-й стрелковый полк, один батальон 29-го стрелкового полка и спецчасти. Кроме того, из резерва прибыла 101-я танковая дивизия полковника Г. М. Михайлова с 87 танками, в том числе семью КВ. Рокоссовскому была также подчинена 69-я моторизованная дивизия полковника П. Н. Домрачева, 18 июля переформированная в 107-ю танковую и отправленная в распоряжение фронта Резервных армий, сражавшегося под Ельней. Штаб группы Рокоссовского возглавил подполковник С. П. Тарасов, командующий артиллерией 19-й армии генерал-майор И. П. Камера стал начальником артиллерии группы. Затем в состав группы генерала Рокоссовского был включен сводный отряд полковника А. И. Лизюкова из двух сильно потрепанных полков с пятнадцатью танками, оборонявший переправы на Днепре в тылу 16-й и 20-й армий, а также остатки 7-го механизированного корпуса, штаб которого во главе с полковником Михаилом Сергеевичем Малининым с 1 августа стал штабом группы Рокоссовского. Начальником артиллерии группы стал бывший начальник артиллерии 7-го мехкорпуса генерал-майор Василий Иванович Казаков. С ними потом Рокоссовский провоевал почти всю войну. Потом в группу еще добавился батальон московских коммунистов. Им противостояла 7-я танковая дивизия немцев, захватившая Ярцево и форсировавшая реку Вопь.
Рокоссовский утверждал в мемуарах, что
«наша активность, видимо, озадачила вражеское командование. Оно встретило отпор там, где не ожидало его встретить; увидело, что наши части не только отбиваются, но и наступают (пусть не всегда удачно). Все это создавало у противника преувеличенное представление о наших силах на данном рубеже, и он не воспользовался своим огромным превосходством».
В действительности никакого превосходства у немцев здесь уже не было. Воздушный десант, повторю, вообще был чистой фантазией, призванной скрыть факт прорыва фронта. По свидетельству бывшего командующего 3-й танковой группой Германа Гота, «для прикрытия от ударов противника с севера и востока тыла войск, удерживающих кольцо окружения в районе Смоленска, первоначально была выделена только часть сил 7-й танковой дивизии, действовавшей западнее Ярцево, и 20-я танковая дивизия, подошедшая к населенному пункту Устье на реке Вопь». Тот же Гот писал командующему группой армий «Центр» генерал-фельдмаршалу Федору фон Боку между 22 и 26 июля: «Потери в танках составляют в настоящее время около 60 %». Так что даже если бы под Ярцевом к тому времени сосредоточилась вся 7-я танковая дивизия, танков у нее должно было быть меньше, чем в 101-й танковой дивизии Михайлова и в группе Лизюкова. К тому же у Рокоссовского было некоторое число танков КВ и Т-34, равных которым немцы в то время не имели.
Маршал В. И. Казаков вспоминал:
«Первая моя встреча с К. К. Рокоссовским произошла глубокой ночью 22 июля 1941 года, когда штаб 7-го механизированного корпуса, начальником артиллерии которого я был, получил приказ войти в подчинение Рокоссовского и составить штаб группы войск, которой он тогда командовал.
Немало поплутав по окрестным лесам в районе Ярцево, мы, наконец, разыскали своего нового командующего в расположении 58-й стрелковой дивизии. Нельзя сказать, чтобы Рокоссовский очень заботился о своих удобствах. Мы застали его спящим в своей легковой машине ЗИС-101.
Первая встреча с Рокоссовским произвела на нас очень сильное впечатление. В противоположность некоторым военачальникам, у которых можно было наблюдать нервозность, некоторую растерянность и даже неуверенность в своих действиях, Рокоссовский, несмотря на очень сложную и напряженную обстановку, был сдержан, уравновешен и все, о чем бы он ни говорил, звучало твердо, хотя он и не повышал голоса. О создавшейся обстановке он говорил даже чуть задумчиво, но выводы делал ясные, определенные и неопровержимые по своей логике. В такого командующего можно было верить, и это первое впечатление не обмануло нас. Внешность Константина Константиновича была также примечательной и далеко не заурядной: высокий, стройный и подтянутый, он сразу располагал к себе открытой улыбкой и мягкой речью.
Группа Рокоссовского просуществовала недолго, но мы успели достаточно близко познакомиться. В августе К. К. Рокоссовский был назначен командующим 16-й армией и добился назначения на должность начальника штаба армии полковника М. С. Малинина (бывший начальник штаба 7-го механизированного корпуса), а на должность начальника артиллерии армии — меня. С тех пор мы трое были неразлучны до ноября 1944 года.
С первых же дней боевых действий армии мы не раз имели возможность убедиться в том, что наш командующий — личность примечательная. К. К. Рокоссовский в те тяжелые для нас месяцы не раз сам попадал в критическое положение и должен был принимать решения в крайне сложной и запутанной обстановке. И каждый раз мы имели возможность убедиться, как хладнокровен и невозмутим этот человек, поражаясь его самообладанию. Эти его качества благотворно влияли на весь личный состав штаба, создавая в нем атмосферу уверенности в правильности всех действий, которая была нам особенно нужна в наиболее тяжелые месяцы суровых испытаний».
Константин Константинович вспоминал:
«По данным разведки и опроса захваченных в боях за Ярцево пленных, стало известно, что готовится новое наступление с целью во что бы то ни стало отрезать пути возможного отхода 16-й и 20-й армий. Для этого противная сторона намеревалась силами 7-й и 20-й танковых дивизий нанести удар по обороне наших войск в районе Ярцево.
Эти сведения помогли нам своевременно принять надлежащие меры противодействия. И успеха противник не добился. Он понес большие потери в танках и живой силе, а смог лишь незначительно потеснить на некоторых участках наши части. Его наступление последних чисел июля захлебнулось. Решающую роль сыграла артиллерия, умело организованная в этом бою генералом В. И. Казаковым.
Танки КВ произвели на врага ошеломляющее впечатление. Они выдержали огонь орудий, которыми были вооружены в то время немецкие танки. Но машины, вернувшиеся из боя, выглядели тоже не лучшим образом: в броне появились вмятины, у некоторых орудий были пробиты стволы. Хорошо показали себя танки БТ-7: пользуясь своей быстроходностью, они рассеивали и обращали в бегство неприятельскую пехоту. Однако много этих машин мы потеряли — они горели как факелы».
На самом деле 20-я танковая дивизия против группы Рокоссовского не действовала.
Разбить 7-ю танковую дивизию Рокоссовскому не удалось, зато 1 августа войска его группы сумели соединиться с прорывающимися на восток из-под Смоленска остатками 16-й и 20-й армий. Рокоссовский так описал этот прорыв: «Собрав все, что можно, на участок Ярцева, мы нанесли удар. Противник его не ожидал: накануне он сам наступал, был отбит и не предполагал, что мы после тяжелого оборонительного боя способны двинуться вперед. Элемент неожиданности мы и хотели использовать. Ударили в основном силами 38-й стрелковой и 101-й танковой дивизий, придав им артиллерию и танки, в том числе десять тяжелых КВ. В результате наши части овладели Ярцево, форсировали Вопь и захватили на западном ее берегу очень выгодные позиции, на которых и закрепились, отбив все контратаки». Этому помогло то, что оборона переправ в конце июля была усилена частями 44-го стрелкового корпуса комдива В. А. Юшкевича, куда так же был включен отряд Лизюкова.
8 августа Рокоссовский был назначен командовать 16-й армией, включившей соединения его группы и вырвавшиеся из окружения части 16-й армии. В Смоленском сражении он действовал очень грамотно. Он смог из разрозненных отрядов отходивших без приказа бойцов и командиров создать в районе Ярцева боеспособную группу войск, упорной обороной остановившей продвижение немцев. Она так и называлась — группа войск генерала Рокоссовского. С прибытием нескольких свежих дивизий Рокоссовский отбил у врага Ярцево, не допустив тем самым полного окружения оставшихся в Смоленске войск.
Он стал одним из инициаторов возвращения от системы стрелковых ячеек к системе траншей. В необходимости этого его убедил опыт боев под Смоленском. Константин Константинович вспоминал:
«Еще в начале боев меня обеспокоило, почему наша пехота, находясь в обороне, почти не ведет ружейного огня по наступающему противнику. Врага отражали обычно хорошо организованным артиллерийским огнем. Ну а пехота? Дал задание группе товарищей изучить обстоятельства дела и в то же время решил лично проверить систему обороны переднего края на одном из наиболее оживленных участков.
Наши уставы, существовавшие до войны, учили строить оборону по так называемой ячеечной системе. Утверждалось, что пехота в ячейках будет нести меньше потерь от вражеского огня. Возможно, по теории это так и получалось, а главное, рубеж выглядел очень красиво, все восторгались. Но увы! Война показала другое…
Итак, добравшись до одной из ячеек, я сменил сидевшего там солдата и остался один.
Сознание, что где-то справа и слева тоже сидят красноармейцы, у меня сохранялось, но я их не видел и не слышал. Командир отделения не видел меня, как и всех своих подчиненных. А бой продолжался. Рвались снаряды и мины, свистели пули и осколки. Иногда сбрасывали бомбы самолеты.
Я, старый солдат, участвовавший во многих боях, и то, сознаюсь откровенно, чувствовал себя в этом гнезде очень плохо. Меня все время не покидало желание выбежать и заглянуть, сидят ли мои товарищи в своих гнездах или уже покинули их, а я остался один. Уж если ощущение тревоги не покидало меня, то каким же оно было у человека, который, может быть, впервые в бою!..
Человек всегда остается человеком, и, естественно, особенно в минуты опасности ему хочется видеть рядом с собой товарища и, конечно, командира. Отчего-то народ сказал: на миру и смерть красна. И командиру отделения обязательно нужно видеть подчиненных: кого подбодрить, кого похвалить, словом, влиять на людей и держать их в руках.
Система ячеечной обороны оказалась для войны непригодной. Мы обсудили в своем коллективе и мои наблюдения и соображения офицеров, которым было поручено приглядеться к пехоте на передовой. Все пришли к выводу, что надо немедленно ликвидировать систему ячеек и переходить на траншеи. В тот же день всем частям группы были даны соответствующие указания. Послали донесение командующему Западным фронтом. Маршал Тимошенко с присущей ему решительностью согласился с нами. Дело пошло на лад проще и легче. И оборона стала прочнее. Были у нас старые солдаты, младший комсостав времен первой мировой войны, офицеры, призванные по мобилизации. Они траншеи помнили и помогли всем быстро усвоить эту несложную систему».
А как виделись действия войск Рокоссовского с немецкой стороны? По утверждению немецкого историка Вернера Хаупта,
«в первые дни фронт окружения под Смоленском, естественно, был неплотным. Под Ярцево фронтом на восток стояла одна 7-я танковая дивизия на большой дороге, ведущей в Москву. 12-я танковая и 20-я пехотная (моторизованная) дивизии пытались закрыть 80-километровый рубеж между Демидовом и Рудней в направлении Смоленска и создать фронт окружения. 16 июля восточнее Смоленска находились еще 18-я пехотная (моторизованная), 20-я танковая дивизии и 900-я учебная бригада. В самом городе более или менее успешно закрепилась 29-я пехотная (моторизованная) дивизия.
Шесть немецких дивизий 18 июля вели бои против двенадцати окруженных русских дивизий!..
Начались жестокие бои на северном участке кольца окружения. Там между Ярцево и Торопцом советские войска пытались прорваться через реку Вопь. Третья танковая группа была вынуждена наскоро отразить своими дивизиями эти опасные атаки, а затем в несколько дней спешным порядком перебрасывать все свои танковые соединения в северо-восточном направлении.
Протяженность фронта по реке Вопь составляла 50 километров. Семь советских стрелковых дивизий и одна танковая бригада почти непрерывно атаковали пять немецких пехотных дивизий, занявших оборону по реке. Советская артиллерия применила здесь впервые новые реактивные минометы, которые немецкие солдаты окрестили „сталинскими органами“. Эти установки залпового огня могли за 30 секунд выпустить более 320 реактивных снарядов…
Инициатива полностью перешла к Красной Армии. Несмотря на прежние огромные потери, советскому командованию удалось развернуть на фронте новые войска. С 20 июля вдоль всего фронта между Ярцево на севере и Ельней на юге последовали новые мощные удары четырех армий, поддержанных 138 самолетами».
В дни Смоленского сражения Рокоссовский писал семье:
«Дорогие, милые Люлю и Адуся! Пишу вам письмо за письмом, не будучи уверенным, получите ли вы его. Все меры принял к розыску вас. Неоднократно нападал на след, но, увы, вы опять исчезали. Сколько скитаний и невзгод перенесли вы! Я по-прежнему здоров и бодр. По вас скучаю и много о вас думаю. Часто вижу во сне. Верю, верю, что вас увижу, прижму к своей груди и крепко-крепко расцелую.
Был в Москве. За двадцать дней первый раз поспал раздетым, в постели. Принял холодную ванну — горячей воды не было. Ну вот, мои милые, пока все. Надеюсь, что связь установим. До свидания, целую вас бесконечное количество раз, ваш и безумно любящий вас Костя. 27 июля 1941-го».