Роковая любовь

Кэмп Кэндис

— Энэлайз, любовь моя, — произнес он и сжал ее в своих объятиях.

Глава 14

Марк проснулся испуганный, весь в холодном поту. Он снова видел во сне Энэлайз.

Она, одетая в белую ночную сорочку, стояла перед ним. Ее прекрасные локоны разметались по плечам. Энэлайз выглядела так же, как и в их первую ночь. Она улыбалась ему, а он шел ей навстречу. Но вдруг солдат в голубой форме, появившийся между ними, схватил Энэлайз, которая стала кричать и вырываться из его рук, но безуспешно. Офицер разорвал ее одежду и грубо бросил на землю. А Марк в это время стоял как вкопанный, его ноги налились свинцом и не в силах двинуться с места он, цепенея

от ужаса, смотрел, как насилуют Энэлайз. Он видел ее большие голубые глаза, умолявшие о помощи, слышал ее душераздирающий крик, но оставался недвижим. Его переполнял дикий гнев, но при виде обнаженного тела Энэлайз он, как всегда, почувствовал желание. Сделав свое дело, солдат встал, и Марк впервые увидел его лицо. Солдатом в голубой форме был он сам, ужаснувшись, понял Марк.

Сердце его бешено заколотилось, и он проснулся. Неужели он никогда не перестанет думать о ней? Она врывается даже в его сны!

Чертыхаясь, он здоровой рукой потянулся к бутылке, стоящей на столике, рядом с кроватью. Неловко задетая бутылка тихо звякнула и чуть было не опрокинулась.

— Мне надо выпить, чтобы успокоиться, — сказал он сам себе и, действуя, на этот раз осторожней, достал бутылку.

— Ну, вот, а говорят, что я сам о себе не смогу позаботиться!

Марк медленно, не выпуская бутулку из руки, сел и принялся ее откупоривать. Сделав большой глоток, он с облегчением почувствовал, как огненная жидкость обжигая горло, пошла внутрь.

В последнее время он пил уже не для того, чтобы заглушить боль; она его почти не мучила. Он пил, потому что если не напивался до бесчувствия, то постоянно думал об Энэлайз.

Дверь открылась, и на пороге показалась фигура его назойливого адъютанта.

— Сэр, с Вами все в порядке? — спросил он.

— А, Джексон! Надо сказать, что ты следишь за мной как преданная жена и даже больше, — саркастически приветствовал его Марк, отдавая бутылкой честь. — Такой кошачий слух надо иметь разведчикам.

Джексон не отвечал. Полковник говорил такое слишком часто, и Джексон предпочитал не возражать ему.

Он вошел в комнату, зажег керосиновую лампу на столике и, как обычно, уселся в свое кресло дежурить.

«И к чему так напиваться?» — рассуждал он про себя.

— Все вспоминаете о ней, — произнес он вслух. Это был не столько вопрос, сколько утверждение.

В ответ Марк только громко расхохотался и сделал еще один большой глоток из бутылки.

Понять, как женщина может настолько сбить мужчину с толку, Джексон никак не мог. Если бы на месте полковника был другой человек, то сержант решил бы, что тот сошел с ума. Но его командир был настолько бесстрашен и хладнокровен, когда водил солдат в сражение, и такое простое объяснение не устраивало Джексона. Именно командиру, тогда еще бывшему майору, сержант был обязан жизнью — тот вытащил раненого сержанта с поля боя. На фронте Марк Шэффер стал живой легендой. Рассказы о его бесстрашии и хладнокровии были нисколько не преувеличены.

Сержант, бесконечно ему преданный, сам неоднократно был свидетелем, как полковник выполнял самые опасные задания, мгновенно принимая решения, позволявшие им всем остаться живыми и невредимыми.

Джексон, будучи обязанным своему командиру жизнью, ненавидел женщину, из-за которой этот сильный человек катился сейчас в пропасть.

Еще на фронте сержант замечал, что майор всегда с нетерпением ждет почты, хотя и старается скрыть свое волнение. Он быстро просматривал полученную личную корреспонденцию, но не радовался, а наоборот, все глубже залегали у него на лице горестные морщины. Но самое плохое время наступило, когда командир вернулся из короткого отпуска домой. Он и раньше был одним из самых храбрых командиров, но теперь явно было видно, что он ищет смерти. Добровольно он вызывался выполнять самые опасные задания, а в боях бросался в гущу сражения, как тигр. Но удача долго сопутствовала ему.

Он прошел невредимым через все кровопролитные сражения, особенно у Вилдернесса и только в последнем бою пролетевший снаряд разорвался рядом, поразив крупной шрапнелью всю левую половину тела.

За смелость в боях ему после ранения было присвоено звание полковника. И только Джексон и лечащий врач знали, что это звание чуть не стоило Марку Шэфферу жизни.

На этот раз Джексон, спасая командиру жизнь, вынес его с поля боя и доставил в лазарет. Врачи сделали все возможное и во время операции удалили большую часть шрапнели, зашили крупные раны. После операции командир долго приходил в себя и постоянно бредил.

Джексон, находившийся постоянно рядом, понял, наконец, сложив отрывки бессвязных речей командира, почему тот искал смерти. Полковник безумно любил свою неверную жену! Именно переживая ее измену, он стал искать смерти.

Доктора не надеялись, что полковник выживет, но его железное здоровье, данное ему от природы, не позволило ему умереть, несмотря на то, что душа его жаждала смерти.

Он вынес послеоперационную инфекцию и подхваченную в госпитале лихорадку; он выжил после еще одной операции, которую сделали уже в военном госпитале Балтимора, извлекая остатки шрапнели.

На этот раз осложнений не было, но выздоровление текло слишком медленно, и прошло несколько месяцев, прежде чем Джексон смог увезти полковника из военного госпиталя в Нью-Йорк.

Джексон привез домой невероятно изменившегося человека. Тот красивый сильный мужчина исчез. Тяжелое ранение невероятно изменило Марка Шэффера. Его левая рука безжизненно висела, а левая нога волочилась по земле, совершенно утратив подвижность. Передвигаться некогда гибкий и стройный Марк, мог только с помощью костылей, превозмогая острую боль. Но более всего пострадало его красивое лицо. Длинный рваный шрам, точнее два, едва разделенных здоровой кожей, протянулись через левую щеку и стянули всю кожу от левого виска до уголков рта. В результате на искривленном лице Марка губы сложились в постоянную сардоническую [33] улыбку.

33

сардонический — злобно-язвительный.

Не меньшие изменения произошли и в его психике. После ранения и операций доктора, чтобы смягчить невыносимую боль, давали ему опиум.

Но, опасаясь привыкания, как только это стало возможным, отменили опасное лекарство. А боль все еще оставалась, и Марк, чтобы выдержать ее, стал пить. Именно в эти длинные ночи, когда был так одинок со своей душевной и физической болью, полковник, слово за слово рассказал Джексону об своей любви к Энэлайз, о ее красоте. Он рассказал о своей, все погубившей ревности, и о том, что она возненавидела его. За все время на фронте, он не дождался от нее ни одного письма, более того, она ушла из дома его отца, забрав их маленького сына. Особенно мучительно было Марку рассказывать о последней встрече, когда он обвинил ее в измене, а она даже не попыталась этого опровергнуть.

Джексон узнал также о клятве полковника никогда больше не видеть жену и не интересоваться ею.

Вот почему такой сильный человек, как его командир, потерял желание жить — его сломало женское предательство.

Выжив после ранения вопреки своей воле, теперь он остался беспомощным инвалидом, находящим утешение только в пьянстве. Его физические мучения переплелись, усиливая друг друга, с его душевными муками, и Марк замкнулся в себе, полностью уйдя в свои страдания.

Сержант, пытаясь как-то отвлечь полковника от бутылки, сказал: