Роковая любовь
Шрифт:
Энэлайз уже увидела мужа и, хотя выражение ее лица не изменилось, тихонько охнула. Марк повернулся на этот звук и напряженно замер.
— Энэлайз?! — выдохнул он, и взгляды их встретились.
Она рассматривала его, не веря своим глазам. Этот худой, бледный и старый человек ничем не напоминал ей Марка. На его лице, обезображенном сине-багровым шрамом, залегли глубокие морщины. Его волосы тронула седина, и весь он выглядел таким постаревшим, что в нем было невозможно узнать красавца-капитана Шэффера.
Но это был он! Ее Марк! — прошептала про себя Энэлайз.
Марк сидел на кушетке. Его вытянутые
От одного этого взгляда ее охватила все та же страсть, и ноги ее подкосились. Чтобы не упасть, она оперлась о дверную ручку и робко улыбнулась:
— Здравствуй, Марк!
В эту минуту Марк, застывший при виде Энэлайз, вспомнил о своем нынешнем положении, и глаза его стали холодными, а на лице появилась язвительная усмешка.
— О, моя «любимая женушка» возвратилась, — сказал он злорадно. — Они, наверное, сказали тебе, что я вот-вот умру?
Энэлайз была так ошеломлена, что ответила ему чисто машинально, пользуясь старой привычкой вести с ним словесные баталии.
— Нет, они сказали мне только то, что ты немного изменился, но оказалось — они сказали неправду.
Сержант, наблюдавший их перепалку, взволнованно взглянул на полковника. Как ни странно, его отчужденное лицо чуть просветлело и появилось даже какое-то подобие улыбки.
— Неужели они тебе ничего не сказали? — спросил Марк, по-прежнему жадно глядя на Энэлайз и отмечая все изменения, произошедшие в ее облике за время их разлуки. Сейчас она стала много прекрасней, чем в его памяти. Уже не было юной, страстной девушки. Перед ним стояла прекрасная, уверенная в себе зрелая женщина. Господи, какое страстное желание вспыхнуло в нем!
Нет, он не отдаст ее этому чертовому торговцу-немцу; он заявит свои права на нее как на свою жену; он заставит ее снова полюбить себя!
И тут его лицо передернулось от страдания — как он, ставший теперь калекой, сможет заставить ее полюбить себя? Даже ребенок не сможет смотреть на него без страха, а любовь придется покупать только у проституток!
Энэлайз, наконец, справившись со своими эмоциями, отошла от двери и направилась к его ложу.
— Могу ли я присесть? — спросила Энэлайз. Марк утвердительно кивнул и указал ей на кресло. «Как грациозно она движется!» — подумал Марк, а Энэлайз, уже сидя в кресле, опять смотрела прямо на него.
Ей было так больно смотреть на Марка, ей было безумно жаль его.
Боже мой, что сделало ранение с его гибким, сильным телом? Как он, наверное, страдал от боли! — мелькнуло у нее в голове.
— Ну? Что? Пришла глаза таращить? — спросил он грубо.
— Нет, — ответила Энэлайз, судорожно переведя дыхание. «Сейчас, похоже, он стал еще более невыносимым и вредным! Неужели ему мало было своей боли?» — подумала она, а вслух сказала:
— Я пришла сюда потому, что меня попросил твой отец. Он хочет, чтобы мы опять жили вместе, как муж и жена.
Губы Марка опять злобно скривились.
— Надеюсь, ты не настолько глупа, чтобы согласиться?!
Эти слова, сказанные таким тоном, больно ранили ее. Она очень пожалела, что согласилась прийти в дом Шэфферов. Ясно, что он по-прежнему ненавидит ее, и больше ей незачем здесь оставаться.
— Я согласилась только потому, что хотела еще раз попытаться спасти нашу любовь, — произнесла Энэлайз.
Марк сухо рассмеялся.
— Спасти нашу любовь?! Зачем? Чтобы ты опять мне изменяла? Тем более у тебя теперь при муже-инвалиде будут все права!
Энэлайз вскочила с кресла, щеки ее запылали от гнева.
— Как ты смеешь так со мной говорить! Раз так, то позволь и мне высказать все, что я думаю. Ты подлый, бессердечный обманщик. Это ты изменял мне! Жить вместе с тобой может только последняя дура, да и то, рискуя получить каждую минуту сердечный удар. А я совсем не дура, я не желаю возвращаться к тебе, а тем более, в твой дом!
Гневно сверкая глазами, Энэлайз выпалила эту тираду, но не успокоилась, а продолжила:
— Это ты, Марк, последний дурак, самый большой дурак из всех, которых я знала! Я так любила тебя, а ты все разбивал и разбивал мое сердце! Но больше я не позволю тебе этого делать! Я стала умнее, и теперь я освободила себя от той любви и желания, что питала к тебе. Я не хочу больше быть с тобою. Я хочу сейчас только развода, и когда я получу его, я выйду замуж за Курта Миллера! А теперь, прощай, Марк!
Глава 15
Энэлайз повернулась и быстро вышла, с силой захлопнув за собой двери.
Марк мрачно посмотрел ей вслед, а Джексон, совершенно ошеломленный случившимся, вскочил с кресла и закричал, обращаясь к полковнику:
— О Боже! Что вы наделали?! Ведь она хотела вернуться к вам, а вы отвергли ее! Ведь вы два года только ею и бредите! Почему?!
— Ты думаешь, Джексон, мне было легко отказаться от того, что желаешь больше всего на свете? — ответил Марк дрожащим голосом. Трясущимися руками он схватил бутылку с виски и жадно глотнул прямо из горла. — А что мне еще оставалось делать? Посмотри на меня! Как бы дальше я смог держать ее? Я теперь беспомощный инвалид с лицом, которого даже дети боятся. Она осталась бы, конечно, но только из жалости. Но я не могу обречь ее, такую полную сил, на жизнь с калекой!
Джексон понял насколько полковник любит Энэлайз. В его глазах была такая печаль и боль. Теперь он уже налил себе виски в бокал, залпом осушил его, а потом язвительно усмехнулся:
— И почему я такой дурак, черт побери! Она сказала, что любила меня, и что я убил эту любовь. Я думаю, что она права. Я действительно причинил ей много боли. Я шантажировал ее, чтобы она стала жить со мной, я подверг ее позору в обществе, и я унижал ее. Стоит ли удивляться после всего этого, что она покинула меня ради другого мужчины? Знаешь, Джексон, я решил, когда мы поженились, что она будет искренне меня любить, но теперь ясно, что этого не произошло. Она вышла за меня замуж, чтобы дать ребенку имя, да еще отомстить мне за прежние унижения. Она добилась своей цели. И раз так, мне она тоже больше не нужна. Если бы она вернулась ко мне, только из жалости, или опять затеяла какую-то нечистую игру. У меня не осталось силы, чтобы удовлетворить женщину, а на жалости ее долго не удержишь. Она станет изменять мне с Миллером, а может быть, и с другим мужчиной или многими. И я ничего не смогу с ней поделать. Это будет так унизительно для меня, но Бог свидетель, что я не приму ее жалости и не дам ей возможность снова мстить мне, — закончил свою исповедь Марк.