Роковая любовь
Шрифт:
— Думаю, мистер Шэффер, что человек, став взрослым, должен отвечать за себя сам. Вы не должны больше винить себя за его плохое воспитание и за то, что он больше не хочет жить. Вы, как и все родители, стремились заложить в него самое лучшее, и его слабости — не Ваша вина.
— Разве ты не поняла, к чему я это рассказываю, Энэлайз? У меня ничего не получилось с воспитанием сына, потому что я оставил его в раннем детстве. И я не хочу, чтобы его сына и моего внука ожидала такая же печальная судьба. Теперь-то я понял, что у ребенка должен быть дом и любящие его родители, чтобы он вырос счастливым человеком. Сделай это, Энэлайз, для Джона Прентисса. Вспомни, ты — жена Марка и обещала быть верной ему и в радости, и в горе. Ему сейчас нужна ты и маленький Джон, — закончил свою нелегкую речь мистер Шэффер.
Энэлайз по старой привычке, волнуясь, закусила губу. Она не была так как отец Марка уверена, что они с Джонни нужны Марку. Его страдающий отец не готов был услышать всю правду о сыне. Он наивно верил, что кто-то может помочь Марку, если он сам не хочет жить.
Но мистер Шэффер правильно сделал, что пришел и все рассказал ей.
Ей предстояло принять решение, и сразу стало ясно — она не сможет отказаться посетить искалеченного и больного Марка. Начинать в такой ситуации бракоразводный процесс, выходить замуж за Курта и быть счастливой, она не сможет.
Она все еще любила своего мужа, она все еще оставалась перед богом и людьми его женой, и она должна была встретиться с ним, даже если после этого рухнут ее мечты о новом, счастливом и спокойном браке. Ее молчание затянулось и, окончательно приняв решение, Энэлайз сказала:
— Хорошо, мистер Шэффер. Я попытаюсь Вам помочь. Я встречусь с Марком, и мы с вами посмотрим, как он будет реагировать. Если я увижу, что смогу ему помочь, я буду пытаться сделать это. Но это не значит, что я сразу возвращусь в ваш дом. Если Марк вновь будет скандалить и оскорблять меня, я не собираюсь жертвовать спокойствием Джонни и своим и жить с ним под одной крышей. Сегодня я не хочу брать сына с собой. Один раз Марк уже был груб в его присутствии, и я не допущу, чтобы это повторилось.
— Я согласен, — поспешно сказал мистер Шэффер.
Все точки были поставлены, и они быстро поехали в дом Шэфферов.
Как бешено забилось сердце Энэлайз, когда экипаж подъехал к дому, где она провела такие ужасные месяцы, и где ее снова ожидала встреча с Марком.
Она призналась себе, что боится этой встречи. Как он будет себя вести? Опять скандалить? Или может будет презрительно молчать? Его отец сказал, что Марк сильно искалечен… Узнает ли она его?
Экипаж остановился, и мистер Шэффер вышел из него первым и протянул Энэлайз руку, чтобы помочь ей спуститься.
Ее охватил озноб. Она глубоко вздохнула и шагнула вперед — навстречу новому витку своей судьбы.
Прямо за Шэффером она прошла в дом. Он проводил ее до комнаты Марка. Раньше он жил наверху, но теперь Марка разместили на первом этаже, в кабинете отца, чтобы он не утруждал раненую ногу. Дверь была закрыта.
Отец Марка остановился и сказал:
— Думаю, мое присутствие будет лишним. Вы должны объясниться и выяснить свои отношения наедине. Я оставлю вас…
Энэлайз машинально кивнула головой. Во рту у нее пересохло. Она уже хотела пройти в кабинет, где теперь находился Марк, но неожиданно распахнулась другая дверь, ведущая из зала и на пороге появилась Фрэнсис. Она уставилась на Энэлайз, и в ее широко раскрытых глазах застыли страх и отвращение.
Энэлайз, в свою очередь, отметила, что прошедшее время не украсило Фрэнсис, а сделало ее еще хуже. Она была очень бледной, похудевшей, глаза ее были красны, видимо от постоянных слез — словом, вид у Фрэнсис был ужасный.
— Папа! — злобно прошипела она. — Ты привез ее?
— Я ведь говорил, что привезу, если смогу уговорить, — спокойно ответил мистер Шэффер.
— Но я никогда не думала …. — начала было Фрэнсис, но осеклась, взглянув на Энэлайз. Та натянуто улыбнулась и сказала:
— Самый верный путь потерять его — это плакать над ним.
Фрэнсис повернулась к отцу и, едва сдерживая себя, заявила:
— Папа, ты не можешь пустить ее. Марк придет в бешенство!
— Думаю, это лучше, чем та прострация, в которой он находится сейчас, — парировал ее отец.
— А я заявляю тебе, что эта встреча помешает его выздоровлению, и все наши с тобой усилия пропадут, — раздраженно воскликнула сестра Марка.
— Фрэнсис, ты знаешь, что своего мнения я не изменю. Мы будем так только бесконечно и бессмысленно спорить. Ты уже убедилась, что ни я, ни ты ничего не можем сделать с Марком. Только у Энэлайз есть такой шанс.
Сестра Марка повернулась к Энэлайз и злобно прошипела:
— Разве папа не сказал тебе, что Марк изувечен, что он стал инвалидом? Его внешний вид оттолкнет тебя.
— Нет, Фрэнсис, — спокойно, взяв себя в руки, ответила Энэлайз. — Это ты, вот кто отталкивает меня. Ты так желала полностью распоряжаться своим братом, что его болезнь тебе только на руку.
Энэлайз повернулась и продолжила свой путь в комнату Марка. Фрэнсис, глаза которой зло вспыхнули, двинулась за ней. Но ее отец крепко схватил ее за руку и остановил.
— Нет, Фрэн. Будь благоразумной! Я уговорил Энэлайз встретиться с Марком и требую, чтобы ты не вмешивалась.
Энэлайз молча слушала перепалку отца с дочерью, а затем, так ничего и не сказав, повернулась и пошла в двери. Сейчас она увидит Марка. С замирающим сердцем она протянула руку к дверной ручке.
Сержант Джексон, сидевший в своем кресле у окна, повернул голову на звук открывающейся двери. Марк продолжал сидеть и читать книгу, даже не удосужившись посмотреть, кто пришел. Зато у Джексона рот раскрылся от удивления, когда он увидел появившуюся в дверях красавицу. Такой красивой женщины он еще в жизни не видел!
На ее нежном лице с белоснежной кожей сверкали большие голубые глаза, блестящие черные локоны были красиво уложены. Она была одета эффектно в ярко-красное платье и такой же жакет с черной отделкой. Туалет дополняла модная красная шляпка. Ее красота не была хрупкой, изысканной. В ней чувствовалась огромная жизненная энергия. Джексону не нужно было ее представлять. Он сразу понял, что перед ним стояла жена полковника — Энэлайз. Никем другим эта красавица быть не могла. Теперь Джексон понял, наконец, почему полковник так сходил по ней с ума. От такой женщины это немудрено.