Роковая любовь
Шрифт:
— Нет! Я не буду раздеваться!
— Да? — удивилась тетушка Моника. — Ты такой скромный мужчина? Я бы не подумала! Впрочем, не надо расстраиваться. Я видела тела многих мужчин. Меня интересует исцеление тела, а не плоть.
Джексон стал расстегивать пуговицы на рубашке, а Марк стал сопротивляться здоровой рукой.
— Оставьте меня в покое! — прокричал Марк.
— Ради Бога, Марк! — вмешалась Энэлайз. — Да, пойми же ты, что мы стараемся помочь тебе выздороветь. Да помоги же нам хоть немного!
Марк побледнел и уставился на нее.
— Сержант, продолжайте.
— Но, мэм…
Энэлайз замахнулась на злополучного солдата.
— Черт побери! Джексон! Ты помнишь наш разговор перед отъездом? Или ты подчиняешься мне, или оставляешь нас. Здесь нет места тому, кто только обещает, но ничего не делает для здоровья Марка. А теперь выбирай! Или ты делаешь то, что я тебе говорю, или я вышвырну тебя за дверь и прикажу привести своих новых слуг. Они быстро все уладят, — гневно сказала Энэлайз.
Джексон боялся даже взглянуть на Энэлайз. Он не сомневался, что она выполнит то, что обещала. Он не хотел перечить Марку, но он также и не хотел, чтобы совершенно незнакомые люди пришли сюда и раздевали его. Еще раз взглянув на разгневанную Энэлайз и убедившись, что та непоколебима, сержант стал решительно расстегивать пуговицы. Но Шэффер не собирался так просто сдаваться. Он начал самую настоящую борьбу и пытался здоровой рукой отбиться от сержанта. Энэлайз и Джексон стали держать Марка, а, включившаяся в борьбу тетушка Моника, сама расстегнула ему рубашку.
Эта возня только позабавила знахарку, и она, улыбаясь, заявила Энэлайз одобрительно:
— Ты — сильная женщина, и мужчина твой, оказывается, воин. Он тебя ровня.
Она давно заметила, как неприязненно смотрит Марк на свою жену, но за долгие годы тетушка Моника давно поняла, как мало разбираются мужчины в том, кто им хорошо подходит. Она ловко сняла с Марка всю одежду, пока его жена и сержант удерживали его. Наконец, процедура раздевания была закончена, и Марк прекратил сопротивляться. Он затих и только отвернул свое окаменевшее лицо от Энэлайз.
Она поняла, что творится у него на душе — он стыдился выставлять напоказ свое искалеченное тело. На его левом боку виднелись два небольших шрама, но зато вся левая рука была иссечена вдоль и поперек сине-багровыми рубцами, а в одном месте даже была глубокая вмятина, видимо, на месте раны, достигшей до самой кости. Такой же вид имела и его нога, только к шрамам там добавлялись глубокие отметины от шрапнели. Его голень была переломана в двух местах, и видно было сразу, что кости срослись неправильно. Обе ноги, некогда бывшие мускулистыми, сейчас выглядели дряблыми и уже начинали усыхать.
У Энэлайз судорожный ком застрял в горле при виде этой ужасной картины.
«Бедный Марк! Когда-то он был таким сильным и гибким! Как должно быть ему сейчас тяжело осознавать свою беспомощность! Как он страдает!» — Она незаметно утерла набежавшие на глаза слезы. Зачем Марку видеть ее слезы? Он только еще больше
И Энэлайз заставила себя сосредоточиться на том, как тетушка Моника обследовала своими руками ноги и руку Марка. Знахарка наказала ей следить за ее руками и запоминать все, а сама стала массажировать руку Марка. Марк искривился от боли, когда Моника запустила свои сильные пальцы ему в мышцы и стала разминать их. Видя, как изменился Марк в лице, она сказала:
— Ах, значит, он чувствует. Это хорошо. Если бы ты ничего не чувствовал, вот тогда было хуже. Значит в руке есть жизнь. А теперь, посмотри! — обратилась она к Энэлайз. — Вот эта бутылка с мазью, что я приготовила. Я ее оставлю тебе. Ее нужно втирать в кожу так, как это делала я.
С этими словами она раскрыла бутылку и вылила на руку жирную светло-зеленую жидкость, сильно пахнущую какими-то травами. Моника умело втирала мазь в руку и ноги Марка. К тому времени, как она закончила процедуру, его лицо покрылось испариной. Знахарка тронула Марка за плечо и с симпатией в голосе произнесла:
— Я знаю, что это очень больно. Тебе придется очень долго лечиться. Но если ты хочешь двигаться, если ты хочешь, чтобы твои рука и ноги работали, то ты должен терпеть любую боль. Приготовь себя к страданиям. И помни! Если есть боль, значит ты живой. А вот тут у меня есть кое-что, чтобы облегчить твою боль.
Она извлекла из корзины маленькую стеклянную бутылочку и вылила ему несколько капель в рот. Затем она передала эту бутылочку Энэлайз и сказала:
— А это — тебе! И не давай ему много, иначе он не сможет без этого жить. Давай по нескольку капель в том случае, когда боль станет невыносимой. Смотри и запоминай то, что делаю я. Делай это по два раза в день.
Тетушка Моника осторожно подняла его левую ногу и начала другой рукой сгибать ее в стопе. Это она проделала несколько раз, а затем стала сгибать ногу в колене, подтягивая колено к его груди. Марк долго терпел, но в какой-то момент, боль стала совсем невыносимой, и он стал ругаться на знахарку. Наконец, она отпустила его, но то же самое начала проделывать и с его рукой.
— Делай так дважды в день, — повторила она Энэлайз, которая вдруг побледнела от увиденного. Она не могла себе представить, как она сможет проделать все сама, как сможет причинять Марку такую боль.
— Через неделю начнешь проделывать это четыре раза в день, — поучала Моника. — И не беспокойся, боль начнет постепенно исчезать, если будешь делать это постоянно. Верь мне. Я лучше знаю. Видишь ли, его мышцы долго бездействовали и теперь очень трудно будет их восстановить. Разминая их, так как делаю это я, ты заставишь их работать. Ты видела когда-либо, как обучают ребенка? Ты думаешь, что ребенок учится с большой охотой? Точно также и здесь — рука и ноги, как ленивые ученики. Только ты будь умнее их. И ты должна научить их, должна заставить их работать так, как тебе это нужно, — сказала Моника. Энэлайз слегка засомневалась: