Роковая монахиня
Шрифт:
Лишь после того, как компания снова оказалась в квартире Константина и Жюли, стало возможным разговорить Гидо.
— Да, я хочу вам кое-что рассказать, — сказал он, к удивлению своих слушателей, таким странным тоном, что присутствовавшие сразу же отбросили мысль о мистификации. — Я даже должен вам это рассказать. Чрезвычайно привлекательные черты лица той фигуры, рядом с которой вы меня нашли, возбудили мой интерес настолько, что я не мог оторваться от их созерцания. И представьте себе — чем дольше я перед ней стоял, тем прочнее становилась во мне вера, что это не восковая фигура, а живой человек. Мои глаза отчетливо видели проявления настоящей, одухотворенной жизни. Тем не
— Ну вот, пожалуйста, — воскликнула Илари, — тут мы стали с вами на равных. И все-таки досадно. Ведь если уже такой радикальный скептик пришел к выводу, что восковые фигуры сродни призракам, то что уж говорить мне с моим страхом перед привидениями.
— Скажите, Константин, — обратился Гидо, прощаясь, — а ваш товарищ по университету после этого случая в Мюнхене смог все же понять, какую злую шутку с ним сыграло его собственное воображение?
— Разумеется, — был ответ. — Потом он сам не раз смеялся над этим от всей души!
— Дай бог, — промолвил Гидо, — чтобы и со мной так все обошлось.
— Значит, вы все еще верите во что-то сверхъестественное?
— К сожалению, да! Как это ни абсурдно и как ни противоречит моим убеждениям, я вынужден в это верить, по крайней мере в некоторые моменты.
— Но, дорогой Гидо, у вас просто разыгралось воображение! Завтра вы без сомнения будете смотреть на вещи точно так же, как я.
— Я все же сомневаюсь! Кстати, Константин, у меня к вам просьба: сводите меня при возможности к владельцу восковых фигур. Примечательно то, что вызвавшая у меня столь необычную реакцию фигура была единственной, которая не имела таблички со сведениями о ее прототипе. Я непременно должен знать, кто является — или являлся — прообразом этой фигуры.
— А я, напротив, считаю, — возразил Константин, — что вам не следует в теперешнем состоянии предоставлять новый материал для вашей фантазии.
— Вы имеете в виду, — спросил Гидо, — утверждение, что умершие, особенно, если их смерть была насильственной, имеют обыкновение время от времени возвращаться, чтобы оживить свое изображение? Вы, вероятно, правы в отношении возможных последствий для меня таких впечатлений. Однако вряд ли все сложится так, что распалит еще больше мою и без того вышедшую из-под контроля фантазию. Впрочем, есть еще одна причина усомниться в смерти оригинала. Она связана с костюмом этой женщины. Одежда на ней полностью относится к нашим дням, а что касается — эта мысль приводит меня в ужас — смертной казни, то, глядя в это чистое, юное лицо, не хочется верить в такую возможность.
Владелец восковых фигур во время разговора с ним на следующий день стал отрицать всякую идентичность восковой фигуры женщины какой-либо живущей ныне или умершей особе. Однако настойчивость Гидо и без конца повторяемая им фраза: «Но я должен знать, кто она такая» — начали, видимо, действовать ему на нервы. В конце концов владелец музея отговорился тем, что, мол, в данном случае речь идет о «чистом идеале».
Само собой разумеется, что эта уклончивая тактика лишь сильнее заинтриговала Гидо. Однако он понял, что здесь ему ничего не добиться.
По воле случая Константин и Гидо уже по дороге домой встретили единственного служителя музея, который, будучи навеселе, после долгих уговоров согласился наконец за несколько золотых монет сообщить необходимые сведения. Под большим секретом служитель поведал,
— И она жива? Где она живет? — воскликнул Гидо в крайнем возбуждении.
— Примерно через неделю после того, как ее копия была готова, а ее заказал у моего хозяина жених этой особы, — продолжал уже плохо державшийся на ногах служитель, — она, к сожалению, вдруг исчезла, и о ней стали ходить слухи, от которых у каждого, кто видел эту фигуру, мороз пробегает по коже.
— Какие слухи?
— Говорят, что она была казнена… Однако, дорогой господин, что с вами? Может быть, она была вашей родственницей?
— Нет! — проговорил потрясенный Гидо, взяв себя в руки. — Меня лишь поразил роковой смысл сказанного вами… А была ли она виновата? За что отняли жизнь у этого ангельского создания?
— Виновата или не виновата, кто теперь разберет? Рассказывают, что это было однажды ночью в комнате, обитой черной материей, где над ней вершили суд одетые в черное мужчины с закрытыми черным флером лицами. В одну дверь впустили ее, в другую — палача. Говорят, ее посадили на табурет в середине комнаты, а затем палач по приказу черных мужчин, который он поначалу не хотел выполнять, отрубил ей голову.
— Ну, это звучит совсем как сказка, — воскликнул Константин. — К тому же я вспоминаю, что однажды я читал нечто подобное, кажется, о палаче из Ландау, к которому приехали ночью, заставили сесть в карету и повезли с завязанными глазами, потом вели вверх и вниз по лестнице, пока не добрались до комнаты, где все выглядело и происходило именно так, как вы описали.
— Эта история, — возразил служитель музея, — рассказана самим палачом. По всей вероятности — она подлинная.
— Вряд ли! — усомнился Константин. — Или я сильно ошибаюсь, или то, о чем я читал, происходило очень давно…
По дороге домой разговор велся в основном об услышанной истории. Константин выразил сомнение в ее достоверности уже потому, что тайное убийство гораздо проще и надежнее осуществить безо всяких околичностей, чем устраивать такой однозначный по своей мрачной торжественности спектакль.
— Да это сказка, всего лишь сказка, — проговорил, снова оживившись, Гидо, — сполна оплаченная парой луидоров и не стоящая того беспокойства и волнения, которые она у меня вызвала.
Друзья Гидо, знавшие, что он всю зиму собирался провести вместе с ними в городе, были чрезвычайно удивлены, когда неожиданно получили от него на следующее утро карточки, извещавшие о его отъезде. Особенно странным это показалось Константину, который сразу же поспешил на квартиру своего друга. Однако тот уже уехал утренним дилижансом…
Месяц спустя Константин получил следующее письмо: «Вам, дорогой друг, я должен был бы оставить объяснение моего столь неожиданного исчезновения. Я до сих пор упрекаю себя, что не сделал этого. Ах, каких только упреков, горьких упреков я себе не делаю!.. Вы, наверное, помните, как мы расстались в тот вечер, и догадываетесь, что тогда передо мной возник вопрос: а действительно ли была сказкой та история, которую мне преподнесли? В моей душе поднялась настоящая буря, и если безумием является предположение, что я где-то смогу найти прообраз той восковой фигуры, то это письмо Вам пишет безумец. У меня едва хватило времени разослать прощальные карточки, настолько сильно было стремление тотчас же броситься на поиски… Смена обстановки подействовала на меня благоприятно. Я это почувствовал сразу, — чувствую и сейчас в моменты просветления. Печально лишь, что это настроение бывает редко, а все остальное время я посвящаю своим странным поискам!