Роковая строфа
Шрифт:
Рита внимательно слушала его, склонив голову чуть на бок.
– Вы все так хорошо говорите, так правильно, – вздохнула она.
– Так в чем же дело?
– Я… Я не могу принимать такие решения в одиночку.
– Так обратитесь к отцу. Рита, я готов помочь вам всем, чем могу. Но вы тоже должны захотеть помочь себе!
– Борис, вы чужой человек, не смотря на нашу симпатию, я…
Борис остановил ее жестом:
– Я не чужой человек. Я давно уже не чужой вам, Рита. Ведь я люблю вас! Неужели вы не видите?
Она замерла.
– Ну, зачем вы так, – шепнула она, – я не могу вам ответить, вы же знаете!
– Я не прошу ответа. Я не вправе просить, но я могу надеяться на чудо. Пусть оно никогда не случиться, зато я буду знать, чувствовать, что я любил! Это очень важно, Рита, знать, что ты умеешь любить.
Рита поднялась:
– Спасибо за признание, – она старалась не смотреть на Бориса.
– Я вас напугал? Простите…
– Нет, мне просто пора идти.
Борис поднялся тоже.
– В таком случае, идем.
– Нет, я…
– Рита, – строго сказал он, – я обязан вас отвезти. И, ради Бога, не бойтесь меня. Я не мальчишка и набрасываться на вас не стану. Вы меня прямо обижаете! Как можно, ведь взрослые же люди!
– О, простите меня, Борис, простите! – Рита покраснела и схватилась ладонями за щеки.
– Знаете, дорогая моя, – игриво сказал Борис, целуя ей руку, – когда мужчина объясняется в любви, для женщины это должно быть стимулом, вдохновением. Это как мощная энергетическая подпитка! А вы кукситесь! Знал бы, в жизни не признался.
Напряженность спала, оба рассмеялись.
– Спасибо, Борис. Я знаю теперь, что вы мой друг и не стану на вас обижаться.
– Так-то лучше.
Борис отвез Риту в клинику, они тепло распрощались.
Возвращаясь к себе, Борис думал о том, что из влюбленного он превратился в экспериментатора. «Ну, что же, – решил он про себя, – так даже интереснее».
В коттедже его ждала вернувшаяся из своих странствий Вика.
– О делах потом, – сказал Борис, сжав ее в объятьях. Она улыбнулась, понимающе, и начала точными движениями пальцев расстегивать его рубашку, пока он избавлялся от брюк.
Не дав ей раздеться, Борис, с коротким рычанием бросил Вику на ковер, грубо сдернул с нее джинсы, рванул трусики, освобождая себе дорогу. Вика хрипло рассмеялась:
– Вот такого я тебя люблю!
– Никакой любви! – прохрипел Борис, – только секс!
Вика запрокинула голову, подняла вверх точеные сильные ноги и скрестила у него на спине…
На кровать они перебрались ближе к полуночи, наконец-то избавившись от последних клочков одежды.
Они молчали, подобные животным, но их страсть не была направлена на продолжение рода. Эта страсть была сродни танцу, который танцует великая танцовщица смерть, стремящаяся погасить жизнь.
Угомонились под утро.
– Ты великолепная любовница, – только и сказал он, прежде чем провалиться в глубокий сон без сновидений.
– Я знаю, – прошептала она.
– Ты все еще не намерен отступать? – спросила Вика у Бориса на следующий день.
– Я никогда не отступаю. Говори, – велел Борис.
– Все готово.
– Документы?
– Все здесь, – она похлопала по кожаной папке, лежащей рядом с ее рукой на столе.
– Отлично.
– Позвольте поздравить вас, шеф, – слегка насмешливо пропела она, – теперь вы владелец целого острова! Не пора ли приобрести баронство?
– Я подумаю. Как там? Ты была?
– Разумеется. Ничего себе островок, пляж приличный. Говорят, что он довольно безопасен из-за своего расположения. Есть вертолетная площадка, ангары. Правда, все запущено. В ближайшее время туда заедут строители. Все, как ты хотел.
– Местные?
– Ну, там живут постоянно несколько старых алкоголиков, бывшие служащие бывших хозяев. С ними не будет проблем.
Борис махнул рукой:
– Оставь их, если можно приспособить к какому-нибудь делу. Они будут благодарны; а благодарный человек чувствует себя обязанным по отношению к своему благодетелю. Значит, благодетель, если не дурак, сможет использовать этого человека себе на пользу.
Вика покачала головой:
– Ты всех используешь таким образом?
– Так же, как используют меня, – отрезал Борис. – Кстати, когда будет готов дом?
– К апрелю обещали закончить.
– Ну, что же, – задумчиво произнес он, – время терпит.
41
– Отпустил, – сама себе говорила Рита, – отпустил, дал свободу… А что дальше? Кто-нибудь спрашивал меня, чего я хочу, а чего – нет? Что мне делать теперь с этой свободой, с этой звенящей пустотой внутри меня?
Ах, да! У меня теперь есть верный воздыхатель: этот дамский угодник Борис Петрович Шахматов. А что! Вот возьму, и выйду за него замуж! Поеду в Америку, заведу себе психолога, нарожаю детишек – островитян, – при этих словах Рита расхохоталась. Она представила себе маленький дикарей, гурьбой несущихся к морю, холеное лицо Бориса, брезгливо рассматривающего своих наследников; и себя: томную, в огромной белой шляпе и шелковых одеждах возлежащую на шезлонге, рядом молодой мулат с подносом, на котором стоит одинокий бокал с мартини. Мулат ей понравился, Борис и отпрыски – нет.
– Но надо же что-то делать, – она продолжала размышлять, хотя ничего конструктивного в голову не приходило. Возвращение в Москву по-прежнему пугало ее, бывшая работа начисто стерлась из памяти. Можно было поехать в Лондон и отлично там устроиться. Со временем, возможно, она что-то придумает, чем-то начнет интересоваться. Но, с другой стороны, некая шальная мыслишка мелькнула, поманив: с другой стороны: почему бы не принять предложенного Шахматовым? Она оторвется от клиники. Поговорит со свежими людьми, посмотрит мир, в конце концов!