Роковая строфа
Шрифт:
Грандиозное снежное шоу продолжалось всю ночь. Толпы отдыхающих, с замиранием сердца, наблюдали искусственные снежные лавины, фейерверки, дельтапланеристов с зажженными факелами, совершающих в ночном небе сложнейшие трюки и приземления. Веселые возбужденные люди заполнили все ресторанчики и бары; в этом водовороте Борис потерял Риту, сумрачный переходил он из одного заведения в другое, пока не натолкнулся в одном тесном кабачке на пропавшую Риту с тем самым мускулистым блондином. Блондин прижал девушку к стене в крохотном темном переходе, ведущем, по-видимому, в служебное помещение,
Вот тут-то Борису пришлось вспомнить все, чему его учили в армии и на улице. Одним прыжком достиг он сосредоточенно сопящего блондина, коротко рубанул ребром ладони по шее; лязгнули зубы, Рита вскрикнула, видимо ей тоже досталось. Блондин сделал ошибку, обернулся и сразу же получил удар коленом в пах и еще один по шее. Охнув и скрючившись, он упал.
Рита тяжело дышала, распластавшись всем телом по стене. Глаза ее были круглыми от ужаса.
– Пойдем отсюда. – Борис взял ее за руку и поспешно вывел из бара. На улице с ней началась истерика. Но Борис резко встряхнул ее:
– Немедленно возьми себя в руки! – приказал он. Девушка послушно затихла.
– Где твоя куртка?
– Там, – она махнула рукой.
– Вы были одни?
– Да.
– Это хорошо, иначе нас бы сейчас побили всей компанией. Стой здесь, я вернусь за курткой.
Блондин уже очухался. Он сидел на полу, растерянно моргая глазами и потирая шею.
– Прошу прощения, – сказал Борис, поднимая Ритину куртку.
Блондин так ничего и не ответил.
В гостиницу возвращались молча. У дверей ее номера Борис придержал Риту и просто сказал:
– Рита, выходи за меня.
Девушка дрожала и не поднимала глаз.
– Ты никогда не пожалеешь, Рита. Я тебе обещаю, я смогу защитить тебя от всего мира, от всего хаоса и бардака, которые так пугают тебя. Слышишь? Все это, – он обвел рукой стены и потолок, – все это уйдет и никогда не вернется. Будем ты и я. Будет прекрасная жизнь, такая, о которой ты всегда мечтала. Не думай больше, не сопротивляйся, – Борис взял ее за плечи, притянул к себе, обнял нежно, чтобы не напугать, а когда ее тело подалось, расслабилось в его руках, первый раз поцеловал долгим спокойным поцелуем.
– Я согласна, – глухо произнесла Рита. Она отстранилась, поспешно отступила в темноту номера и захлопнула дверь у него перед носом.
– Спокойной ночи, любовь моя, – весело пожелал Борис запертой двери.
43
Отшумела масленица. Наступил Великий Пост. Над Москвой заклубились низкие серые тучи, снег осел, почернел, по дорогам побежали стремительные грязные ручьи. Март дохнул сырым теплом и предчувствием весны.
Маша с матерью Андрея улетали в Иерусалим. Андрей с отцом провожали их в аэропорту. Рейс был специальный, организованный для паломников. Андрея это успокаивало: женщины не одни, группа большая, несколько сопровождающих. Все устроено, как нельзя лучше. Зато отец его заметно нервничал, все время давал
– Не волнуйся, Володя, – просила жена.
– Мы будем делать все, как вы скажете, Владимир Андреевич, – успокаивала Маша.
– Главное, никуда без группы! Не оставайтесь в толпе!
– Па, все будет хорошо, – говорил Андрей.
– Нет, надо было с вами лететь, – не унимался отец, – ну что ты с женщин возьмешь! Ведь уговорила, а! Никогда я попов не любил!
– Володенька, пожалуйста!
– Извини! С другой стороны: древнейшая история, как на ладони.
– Па, давай я тебе прямо сейчас билет возьму, вылетишь ближайшим рейсом, – предложил Андрей.
– Смеешься! У меня и паспорта-то нет; а виза! Надо было раньше!
– Я же тебе предлагал.
– А! – Истомин старший только досадливо отмахнулся.
– Пора, – сказала Истомина, вставая.
Расцеловались. Женщины прошли на посадку. Отец Андрея еще постоял какое-то время рядом с секцией контроля, потом метнулся к окнам. Андрей подошел и стал рядом. Вспомнил, как они с Машей провожали Бориса, только это было осенью, а сейчас уже весна. Борис, слава Богу, поправился. Ведет себя странно, но это – ничего. Вот и Маша с мамой улетают, а внутри как-то пусто, даже тревожности нет, естественной животной тревожности о близких. Неужели он так очерствел?
Самолет благополучно взлетел. Отец, по-прежнему молча стоял с окаменевшим лицом и смотрел в серенькое мартовское небо.
– Поедем, па? – Андрей тронул отца за рукав.
– Что?
– Я говорю: поедем…
– Да, конечно, – Истомин старший вздохнул и отошел от окна.
В машине он спросил сына:
– Ты нас любишь, Андрей?
– Конечно, – удивился он, – почему ты спрашиваешь?
– Знаешь, иногда мне кажется, что ты никого не любишь, – объяснил отец, – замкнулся на себя и существуешь как во сне.
– Просто я устаю, – попытался оправдаться Андрей.
– Это плохая усталость, – сказал отец. – Ты заблудился, сын.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты все прекрасно понимаешь, – вспылил отец. – Эта девушка – Маша, ты же знаешь, она нам с матерью, как родная! Только ты измучил ее, посмотри, на ней лица нет! По монастырям зачастила. Это накануне свадьбы! Да и свадьба, будет ли?
– Я дал слово…
– Слово? Кому оно нужно, твое слово! Запутались оба в собственной глупости. Тоже мне, брак по расчету удумали! Ни ей жизни не будет, ни тебе!
– Отец, мы как-нибудь решим эту проблему, – выдавил из себя Андрей.
– Жизнь – она короткая, сын, не успеешь оглянуться…
44
Маша касалась рукой шероховатого древнего камня, замирая, вступала под своды величественных храмов, вглядывалась в лики святых. Шаг за шагом ступала она по святой земле, искала ответы на измучившие ее вопросы.
Вопросов было много; главный и самый больной – должна ли она выходить замуж за Андрея. Несомненно, когда-то она была влюблена в Андрея. Но любит ли она его теперь, или ее чувство разбилось об отчужденность и холодность Андрея.