Роковая строфа
Шрифт:
– Уймись! – крикнула Вика. – Уймись, если хочешь жить!
Она прыгнула и врезала ему пощечину, так сильно, что голова Бориса произвольно мотнулась в сторону. Он замолчал, потирая ушибленную скулу и наблюдая с интересом за телохранительницей.
– Забавно, – произнес он.
– Заткнись, – уже успокоившись, бросила она и вышла, резко грохнув дверью каюты.
Борис негромко произнес ей в след:
– Еще немного и ты станешь запирать меня, чтобы я не дай Бог, не убежал…
85
Она действительно стала запирать его.
Когда они сошли на берег в Кейптауне, Вика отвезла Шахматова в какую-то
Сама же она с первого дня стала исчезать надолго, часто даже не возвращаясь на ночь. Борис был предоставлен самому себе. Он целые сутки проводил в постели, не считая нужным даже принять душ. Ограниченный стенами гостиничного номера он стал вспоминать свою бывшую узницу Риту Соболеву и сравнивать себя теперешнего с ней. Временами он находил, что его теперешнее существование имеет даже свои преимущества. Ведь ему не надо было ни о чем заботиться, что-то делать, за что-то отвечать. Раз в два дня Вика приносила пакеты с продуктами, молча загружала холодильник и исчезала снова. Борис же ел, не разбирая вкуса пищи, снова ложился, лежал с открытыми глазами, иногда он включал телевизор, бездумно щелкал каналы, ничего не понимая, забывал о телевизоре, чтобы вернувшаяся Вика раздраженно отключала его.
Он обрюзг, зарос серой щетиной, волосы его давно нуждались в стрижке. За какой-то месяц из подтянутого мужчины с внешностью английского аристократа, Борис превратился в состарившегося алкаша, бомжующего на вокзале. Но и это не волновало его.
С Викой они не спали больше. Точнее, они не спали давно, их отношения нарушились еще на острове. Но теперь это взаимное неприятие обострилось до крайности. Борису даже казалось, подойди к нему Вика, дотронься, и он не сможет сдержаться, его просто стошнит.
Вика же, в свою очередь, начала презирать бывшего любовника, потому что считала его трусом и размазней. Ведь не мог же человек, мужчина так распустить себя! Конечно, он со страху за свою шкуру совершенно деградировал и теперь повис на шее у нее, Вики. Так она считала, или примерно так. Но, в то же время, она не могла отказать себе в этой обузе под именем Борис Шахматов, она терпела его, говорила с ним сквозь зубы, едва выносила его заросшее, больное лицо на грязной подушке, и не гнала, не уходила, продолжала возвращаться в захламленный номер, носить продукты и молчать. Мало того, она начала запирать его, как Борис некогда предсказал. Она боялась? Вряд ли, такие как Вика не боятся. Да и что он мог сделать? Сдаться? Сдать её? Положим, он мог явиться с повинной в Интерпол, но Вике это никак не могло повредить. Ее положение было очень прочно в определенных сферах и с каждым днем все более упрочнялось. Ведь она, по сути, заработала для своей организации неплохие деньги. И, если счета Шахматова были арестованы, то счета, на которые она беззастенчиво переводила Шахматовские деньги, были совершенно легальны и чисты, как слеза младенца. Итак, фактически обокрав бывшего шефа, Вика теперь испытывала комплекс вины? Что мешало ей просто разделаться с отработанным человеком? Можно гадать и предполагать многое, но главным в ее отношении к Шахматову все же была и оставалась любовь. Да, да, как это ни странно, даже такая женщина как Вика оказалась способной на любовь. Пусть любовь её была извращенной, болезненной, мучительной, невозможной, но от этого она не перестала быть любовью.
Знал ли об этом Шахматов? Без сомнения! И, если раньше он не обращал на чувства телохранительницы должного внимания, то теперь, когда жизнь повернулась к нему свой темной
86
Туристический автобус выпустил пассажиров перед университетской площадью. Туристы, как туристы, вспышки фотоаппаратов, восторженные возгласы, монотонный голос гида… Но Вику что-то остановило, что-то заставило ее чуть повернуть голову в сторону гомонящей группы людей… Что?
Вика умела ждать и видеть. От группы отделилась женская фигурка и скорым шагом направилась через дорогу к салону мобильных телефонов. Так!
Вика медленно пошла по противоположной стороне и остановилась как раз напротив окон салона. «Неужели? Такая удача сама плывет в руки? – Думала она, и тут же поправляла себя, – спокойно, спокойно, займи наблюдательную позицию и выжидай. Это может быть ловушка, подстава, одна из этих хитроумных штучек, что так любят разыгрывать интерполовцы… профессионалы, мать их! В конце концов, я могла обознаться…»
Она стояла, вперив напряженный взгляд в окно; стекло отсвечивало, и Вика могла различить лишь неясные тени, движущиеся в глубинах магазина. Она ждала долго. Но из салона так никто и не вышел.
Быстро прикинув свои шансы, она все же решилась, пересекла улицу и толкнула стеклянную дверь магазина.
Консультант вежливо приветствовал ее.
– Чем могу помочь, сударыня?
– О, извините, – залепетала Вика, – мне показалось, что я видела, как к вам зашла моя подруга, но теперь я понимаю, что ошиблась…
– До вас действительно была молодая женщина, она купила телефон, но, по-видимому, очень торопилась. Она уже ушла.
– Как? – хищно оскалилась Вика.
– Через другой выход, – махнул ладонью продавец.
Вика стремительно выскочила из магазина, миновала двор и заметалась по улице. Женщины, которую Вике так хотелось поймать, нигде не было.
– Ну, Валька! – по-русски шепнула Вика, погрозив кому-то кулаком, – поймаю, убью!
Вечером она рассказала Шахматову, как почти нос к носу столкнулась с женщиной, чертовски напомнившей Валентину.
– Оставь ты ее в покое, – поморщился Шахматов, слабо отмахнувшись от Вики.
– Оставить в покое? – прищурилась она, – да ведь эта медсестричка наш единственный шанс поквитаться!
– С кем?! – повысил голос Борис, – с кем ты собираешься квитаться и за что?
– С твоими врагами, между прочим! – крикнула Вика.
– Я сам виноват, – простонал Борис, – послушай, прекрати это всё, а? Займись чем-нибудь другим, прошу тебя!
– Что? – усмехнулась Вика, – Истомина-Соболева тебя больше не возбуждает? А, может, ты стал святым? Подставляешь правую щеку, если бьют по левой, и все такое?
– Прекрати, – попросил Борис, – ты утомила меня своей кровожадностью.
– А ты утомил меня своей бледной немочью, – наседала Вика. – Только подумай, ведь у девчонки младенец! Сын твоей Ритки и Андрея! Это же такой козырь!
– Если ты о том, чтобы и дальше ловить несчастную Валентину с чужим ребенком на руках, то я – против категорически! Слышишь! Если хочешь знать, то сейчас для нас с тобой любые попытки поквитаться, или еще что-нибудь в этом духе, равносильны самоубийству! У нас на хвосте висит Интерпол! А ты снова собираешься устроить какую-то необдуманную авантюру, смысла в которой – ноль!