Роковая женщина
Шрифт:
— И старая мебель.
— Хотите пойти по тетушкиной стезе?
— Нет, нет! — неожиданно пылко запротестовала я.
— Пойдете. Большинство из нас идет, куда нас направляют. Вы уже так много знаете о гобеленах.
— И вы тоже пошли, куда вас направили?
Он поднял глаза к потолку — жест, сама не знаю, почему, но пришедшийся мне по вкусу.
— Да, полагаю, что так.
Мне сразу захотелось узнать о нем больше. Именно такого человека я ожидала встретить в Замке Кредитон — он возбудил мой интерес, словно был диковинным предметом мебели.
—
— А вы хотите как-нибудь называть?
— То есть… я бы хотела знать ваше имя.
— Я Редверс Стреттон, обыкновенно именуемый Ре-дом.
— О! — не сумела я скрыть разочарования.
— Вам не нравится?
— Как вам сказать? Ред звучит не очень солидно.
— Не забудьте, на самом деле я Редверс — согласитесь, это уже солиднее.
— В первый раз слышу такое имя.
— Могу только сказать в его защиту, что это доброе западное имя.
— Правда? А я подумала, оно у Кредитонов семейное.
Мои слова странным образом позабавили его.
— Не могу с вами не согласиться. — Мне показалось, что он смеялся над моей наивностью. — Теперь, дабы не прослыть невежей, я должен спросить ваше имя.
— Вообще-то мне не следовало бы говорить, но если вам в самом деле интересно…
— О, да, очень.
— Я Анна Брет.
— Анна Брет! — повторил он, словно заучивал наизусть. — И сколько вам лет, мисс Анна Брет?
— Мне двенадцать.
— Так молоды и столько знаете.
— Это оттого, что живу в Доме Королевы.
— Надо полагать, это все равно, что жить в музее.
— В какой-то мере да.
— Это делает вас старше ваших лет. Рядом с вами чувствуешь себя легкомысленным и юным.
— Сожалею.
— Не стоит. Мне это даже нравится. Ведь я на целых семь лет старше вас.
— Неужели?
Он кивнул и засмеялся, прищурив глаза.
Слуга вернулся в холл.
— Ее светлость приглашает молодую особу, — обратился он ко мне. — Прошу следовать за мной, мисс.
Когда я уже отвернулась, Редверс Стреттон сказал вдогонку:
— Мы еще встретимся — надеюсь, не так мимолетно.
— Я тоже буду надеяться, — не таясь, ответила я.
Слуга не подал виду, что счел поведение Редверса Стреттона по меньшей мере странным, и я поспешила за ним по широкой лестнице, миновав рыцарские доспехи. Я была почти уверена, что ваза, стоявшая у разворота лестницы, была эпохи Минь: об этом свидетельствовала ярко-лиловая окраска фарфора. Я не сдержалась, глянула на нее, а, когда поворачивалась, увидела внизу Редверса Стреттона. Широко расставив ноги, руки в карманах, он провожал меня глазами. Поймав мой взгляд, наклонил голову, словно благодарил, что обернулась, и я сразу пожалела о том, что выказала детское любопытство. Я отвернулась и поспешила догонять слугу.
Мы шли галереей, увешанной картинами, и я злилась, что не могла задержаться и оценить их достоинства. Самая большая картина в центре галереи изображала мужчину: я определила, что она была написана лет пятьдесят назад. Я не сомневалась, что это был сэр Эдвард Кредитон, основатель судоходной компании, покойный супруг женщины, которую мне предстояло увидеть. Как мне хотелось подробнее рассмотреть портрет! Я мельком ухватила суровое выражение лица — сильного, если не жестокого, с характерным загибом кверху уголков губ, что я наблюдала несколькими минутами раньше у человека, с которым разговаривала. Но он не был Кредитон. Должно быть, племянник или что-то в этом роде. Только этим можно было объяснить сходство.
Слуга остановился и постучал в дверь. Потом распахнул ее и объявил:
— Молодая особа, ваша светлость.
Я вошла в комнату. На стуле, ненатурально выпрямив спину, с каменным лицом сидела тетя Шарлотта, в полной готовности к предстоявшему торгу. Мне не раз доводилось видеть ее такой.
В широком орнаментальном кресле — характерные изящные завитки и короны эпохи Реставрации — восседала женщина, тоже крупная, под стать креслу, но едва ли орнаментальная. Она была темная, с тускло-бледным лицом и черными смородинами бегавших обезьяньих цепких глаз. Глаза были молодыми и не вязались с морщинами. Тонкие, плотно сжатые губы чем-то напоминали стальной капкан. Крупные руки, гладкие и белые, украшало несколько колец — с рубинами и бриллиантами. Руки лежали на мощных ногах, а из-под складок подола выглядывали загнутые носы комнатных туфель.
У меня сразу душа ушла в пятки и выросло уважение к тете Шарлотте, которая способна была сидеть, не роняя достоинства, перед такой грозной дамой.
— Моя племянница, леди Кредитон.
Я присела, и леди Кредитон несколько секунд сверлила меня мартышачьими глазами.
— Она учится разбираться в антиквариате, — продолжала тетя Шарлотта, — и иногда сопровождает меня.
«Разве?» — про себя усомнилась я. Впервые об этом было заявлено вслух, хоть я уже догадывалась, что было у нее на уме. Этим ограничилось объяснение моего присутствия. Они вернулись к секретеру, о котором, очевидно, шла речь до моего появления. Я внимательно слушала.
— Должна обратить ваше внимание, леди Кредитон, — не без ехидства сказала тетя Шарлотта, — что его только приписывают Буллю. Правильно, углы богато декорированы. Но лично я склонна относить его к более позднему периоду.
Я сразу заметила, что предмет красивый, только тетя Шарлотта ни за что этого не признавала.
— К тому ж имеются повреждения, — прибавила она.
Леди Кредитон не представляла, каких трудов стоило сбыть мебель, если она не была в первоклассной сохранности. Она полагала, что дефекты способен был устранить всякий, кто мало-мальски знал свое дело. Тетя Шарлотта только фыркнула на такие слова:
— Тот, кто знал это дело, уже больше ста лет мертв.
Она имела в виду Андре-Шарля Булля, в авторстве которого только что сама же усомнилась.
Между ними шел вязкий торг: леди Кредитон перечисляла достоинства, тетя Шарлотта упирала на недостатки.
— Не думаю, чтобы в Англии была другая такая вещь, — заявила леди Кредитон.
— Хотите, чтобы я для вас нашла? — победно возразила тетя Шарлотта.
— Мисс Брет, я продаю свою вещь, так как не имею для нее применения.