Роковая женщина

Холт Виктория

Почему-то мне вдруг захотелось стать на его защиту.

— Но почему?

— Силы небесные, уж не боится ли она остаться с носом?

— Едва ли я дождусь другого предложения, а многие полагают, что лучше выйти замуж за того, которого не любишь, чем не выйти вообще.

— Слишком легко ты сдаешься. Пророчу тебе, что в один прекрасный день ты выйдешь за мужчину, которого выберешь сама.

Она сощурила глаза и со смыслом посмотрела на меня: я поняла, что она имела в виду.

— Как бы там ни было, я отказала, но мы остались добрыми приятелями. Вот что он

мне подарил.

Я развернула шаль. Она выхватила ее и накинула себе на плечи. Шаль ей шла изумительно — впрочем, редкая вещь ей не подходила.

— Так и запишем. Не имея возможности принять его предложение, ты приняла шаль.

— Отказаться было бы некрасиво.

— Дай срок — он еще повторит предложение, — уже серьезно сказала она. — Но ты его не примешь, Анна. Неумно соглашаться на второй сорт… — Вдруг она заметила веер, и ее глаза широко раскрылись, будто от ужаса. — Веер… из павлиньих перьев. Где ты его взяла?

— Купила у горы Малабар.

— Он несет несчастье, — вскричала она. — Неужели не знаешь? Павлиньи перья — знак проклятия.

— Шантель, что за суеверия!

— Все равно не хочу. Зачем искушать судьбу?

И, схватив веер, выбежала. Я кинулась следом, но настигла ее только у поручня, после того как она уже выбросила веер за борт.

15

Жара преследовала нас и днем и ночью, пока мы пересекали Индийский океан. Мы все настолько обмякли, что только и делали что лежали в шезлонгах вдоль правого борта судна. Одни мальчики, кажется, сохранили жизненные силы. Время от времени мне попадался на глаза Редверс: после той сцены в его каюте он несколько дней как будто избегал меня, но потом перестал сторониться. Пока длился переход тихими тропиками, у него стало больше досуга, и, так как Эдвард рвался к нему при первой возможности, это означало, что и я часто виделась с ним. Начиналось обычно с того, что Эдвард принимался клянчить:

— Вставайте, пойдемте на мостик. Капитан разрешил.

— Так и быть, отведу тебя и оставлю, — уступала я.

— Сам знаю дорогу, — дерзил Эдвард. — Только капитан приказал привести вас.

Мы останавливались где-нибудь среди навигационных приборов и в промежутках, когда Эдвард бывал настолько поглощен каким-нибудь инструментом, что переставал донимать нескончаемыми вопросами, перебрасывались словом-другим.

— Извините за ту выходку, — сказал Ред в первую после инцидента встречу. — Представляю, как вам было неприятно.

— Вам тоже, — отвечала я.

— Для меня они не в новинку. — Впервые я уловила горечь в его голосе.

— Я боялась, как бы это не кончилось непоправимым…

— Когда-нибудь… — начал он. Его глаза, засиневшие ярче обычного на фоне моря, напряженно всматривались в горизонт — нечеткую линию, где море смыкалось со слегка разбавленной синевой безоблачного неба. — Да, когда-нибудь это случится.

Тут он обернулся ко мне: в сверлящем взгляде пронзительно-синих глаз сквозил немой вопрос. У меня екнуло в груди. Что это было: еще одно предложение — мужа живой жены? Неужто хотел сказать: «Подожди!»

Я

содрогнулась. Мне был противен расчет на смерть. В свое время меня шокировало, когда мне говорили: «Ты будешь хорошо обеспечена, когда умрет тетя». Ужасно дожидаться чьей-то смерти, ухода того, кто стоит на твоем пути. Вроде стервятников с горы Малабар.

Я опасалась, что любая реакция с моей стороны вызовет поток слов, которые лучше оставить невысказанными, но, как непременно возразила бы Шантель, помыслы существовали независимо от того, были они выражены вслух или нет.

Положение спас Эдвард. Отсалютовав рукой, он обратился к Редверсу:

— Капитан, как называется этот прибор с рукояткой?

— Ну-ка покажи, боцман. — К неописуемому восторгу Эдварда, отец окрестил его боцманом: даже Джонни он заставил так себя называть. Я была тронута, наблюдая отца и сына. Ни за что не поверю, что он способен убить ради состояния. У него такой непорочный вид. Однако же… разве не умолчал, что женат, в первый приход в Дом Королевы? А теперь в самом деле просил меня ждать?

Поистине, в страшном положении можешь оказаться, когда кто-то стоит на пути к тому, чего ты страстно желаешь. Настолько банальное явление, что по праву заслужило название вечного треугольника. Но каково самой ощутить себя одной из его вершин?

Покинув укромную заводь, я пустилась в бурное плавание — я, уютная Анна, как меня звала Моник. Могла бы спокойно существовать в Англии, устроившись помощницей антиквара, компаньонкой какой-нибудь старухи, гувернанткой ребенка. Были же альтернативы!

Эдвард опять уткнулся в навигационный прибор.

— Когда-нибудь станет моряком, — сказал обернувшийся ко мне Редверс.

— Я бы этому не удивилась, хоть дети быстро меняются и часто с возрастом теряют интерес к тому, чего так жадно желали в детстве.

— А чего желали вы, когда были ребенком?

— Помнится, хотела только одного: быть похожей на мать.

— Должно быть, она была хорошей матерью.

— Как вы хороший отец для Эдварда.

Он нахмурился.

— Я бы не стал так высоко себя оценивать. Я так редко его вижу.

— Я тоже мало видела маму.

— Видимо, дети идеализируют родителей, когда мало видят его или ее.

— Возможно. Для меня моя мама была идеалом доброты и красоты, я никогда не видела ее хмурой. Подозреваю, что и у нее были тревоги, но она их отбрасывала, когда я была рядом. Она то и дело смеялась. Отец просто обожал ее. Она была прямая противоположность ему. Все время, пока мы были в Бомбее, они как живые стояли передо мной.

— Вам понравилось на берегу?

Я замялась. Потом сказала:

— Я ездила с Диком Каллумом, миссис Маллой и старшим помощником.

— Приятная компания.

— Я поняла, что он уже плавал с вами.

— Каллум? Да. Хороший, добросовестный работник.

Мне хотелось предупредить его: «Остерегайтесь! Он вас ненавидит. Только и ждет повода, чтобы нанести удар». Но как я могла!

— Подозреваю, он считает, что это я устроил катастрофу «Роковой женщины» и припрятал драгоценности в укромном уголке.