Роковой бал

Додд Кристина

Она вытащила его рубашку из брюк, проведя рукой по каждому ребру.

– Дай я... – он пытался снять рубашку через голову.

Он наклонил голову, поднял руки, и рубашка скользнула на пол. Она широко раскрытыми глазами смотрела на его соски. Затем обернулась на статую.

– Я сделала их почти такими же. Как ты думаешь?

Не дожидаясь ответа, она обвела маленький кружок, дотронувшись до тугого кончика.

– Да. Они почти не отличаются от моих собственных.

Он надеялся, что вчера она чувствовала его прикосновения

так же остро, как он сейчас.

Она взглянула на него и повернула, чтобы рассмотреть спину. С ненасытным интересом она обхватывала лопатки, пробегая пальцем по каждому позвонку его спины, исследовала выпуклости бицепсов.

Она была художником. Он давал ей то, чего она хотела – живую модель.

Его сердце тяжело и глухо забилось. Кровь прилила к щекам. Та его часть, которой он так гордился и которую она настолько оскорбила, зашевелилась и выросла во внезапном юношеском приливе желания. Она хочет видеть его. Она обожает его не за его деньги, ум или титул, но за его тело.

Это была опьяняющая мысль.

Джейн повернула его лицом к себе. Она гладила его руки, разглядывая каждый волосок, каждую вену. Она исследовала каждое сухожилие его кисти. Она обращалась с ним так, словно каждая его часть была для нее драгоценностью.

– Смотри. У тебя здесь шрам. – Она дотронулась до белой линии – свидетельства его детской глупости. – Как это произошло?

– Фиц подговорил меня...

Она смотрела на его губы, когда он это говорил. Наблюдала за их движением.

Перед его глазами стоял вчерашний поцелуй.

– Он подговорил меня выпрыгнуть из окна студенческого общежития. Джейн?

– Тебе было больно!

– Сломанная кость. Немного крови. Джейн?

– Такой совершенный, и все же такой обыкновенный.

– Джейн!

Отчаянье в его голосе вывело ее из отрешенного состояния.

– Что?

Он взял ее за запястье и потянул к ширинке.

– Здесь.

Она, нахмурившись, посмотрела на него. В ее глазах не было ни робости, ни смущения. Она не знала, что увидит, но ощущала живой неподдельный интерес.

– Да, – сказала она. – Это то, чего я хочу.

Он никогда еще так не хотел женщину, как сейчас. Уверенными четкими движениями она расстегнула брюки, ее рука скользнула по бедрам, и брюки упали на пол.

– Джейн, развяжи завязки кальсон, – его голос был хриплым от нетерпения.

Он торопил ее, но она не нуждалась в его советах. Она смотрела на него как на мраморное изваяние.

Но мрамор не был таким твердым, как он. Она уже освободила его от последнего лоскута одежды. Не считая его ботинок, но на них ему сейчас было наплевать.

Ему просто хотелось, чтобы она увидела его. По-настоящему увидела, таким, какой он есть, а не таким, каким она его представляла.

Наконец она увидела.

– О!

Только «о!», но его желание стало еще больше, хотя ему казалось, что это уже невозможно.

– У меня были неверные пропорции. –

Она взяла его за бедра и наклонила свою голову набок, изучая. – Как глупо с моей стороны. Ну конечно. – Она отошла, чтобы посмотреть с одной стороны, затем с другой. Она смотрела как завороженная. Рука Джейн медленно поднялась, и кончик пальца коснулся его.

С тем же успехом она могла дотронуться до него раскаленным железом. Его яички сжались, диафрагма напряглась. Забыв о гордости, он застонал.

Она вздрогнула и резко отдернула руку:

– Я сделала тебе больно?

Тревога в ее голосе насмешила его. Слово «боль» не могло бы описать его ощущений.

– Помнишь, когда я дотронулся до тебя вчера?

– Да.

– Больно... примерно также.

Ее прекрасные зеленые глаза засияли. Она снова взглянула на него, и творческая отвлеченность сменилась ярким воспоминанием о его прикосновении.

– Действительно. Так значит, тебе это нравится. – Она осторожно взялась за головку члена и отвела крайнюю плоть.

– Слишком сильно. – Положив руки ей на талию, он посмотрел на нее, настоящую, с горящими глазами, готовую прожить ту жизнь, в которой он когда-то отказал ей. – Джейн, давай покончим с этим.

– Я могу быть тем, кем захочу. – Она махнула рукой в сторону статуи. – Я буду жить там, где захочу. Я была угнетена, ото всех заперта, но я могу еще вырасти.

– Я тоже. – В его голосе звучало вожделение, но Джейн не поняла, что он имеет в виду.

– Я хочу, чтобы ты снял ботинки.

Она хотела видеть его полностью обнаженным. Он предоставлял ей свое тело в обмен на то, что она будет иметь с ним близость.

Но имело ли это теперь значение?

Опустившись на деревянный пол, он взялся за ботинок.

Она стала на колени рядом и отвела его руки.

– Я сама.

Мужские ботинки снять не так уж просто, и обычно у Блэкберна и его слуги это занимало какое-то время. Но Джейн была сильной. Когда она потянула ботинок, на ее руках обрисовались мускулы, крепкие и красивые. Его Джейн не была какой-нибудь ни на что не годной девчонкой. Она была взрослой женщиной, умелой и здоровой, и Рэнсом одинаково восхищался ее искусными прикосновениями и ее полным доверием.

Джейн один за другим сняла ботинки и отбросила их. Каждый ботинок со стуком прокатился по полу и замер.

Его слуга позеленел бы от зависти.

Блэкберн торжествовал.

Джейн не пыталась казаться застенчивой девочкой. В ней читалось не стесненное стыдом желание. Самолюбие Блэкберна выросло так же быстро, как и его вожделение.

Она потянула за край брюк, сняла их, потом развязала подвязки и стянула носки.

Теперь он, совершенно голый, без единого клочка одежды, сидел, согнув одно колено и выпрямив другое на деревянном полу чердака. Рядом с ним на коленях сидела женщина. Солнечный свет падал из окон. Все это должно было бы выглядеть странно.