Роковой бриллиант дома Романовых (Курьер царицы)

Рэтклиф Джон

Настю доставляют в Петропавловскую крепость.

* * *

Наступил день. Ясный сияющий зимний день. Город был погружен в хаос. Город дрожал, как зверь, загнанный в тупик и не видящий выхода. Город испускал непрерывный вой, как будто он сам хотел придать себе храбрости или же заглушить смертельный страх, охвативший его.

Кое-где горело. Последние залпы орудий гигантскими кулаками ударяли в ветхие ворота старого мира.

Петр, теперь князь Сулковский, сидел в ванне. Уже в течение долгих месяцев он не знал подобного наслаждения. Его раны оказались неопасными. Он отделался царапинами на лице и руках. Теплота ванны наполнила его счастьем и взвинтила его фантазию и возбуждение до состояния опьянения.

Он сидел в ванне, окутанный теплыми

парами воздуха, и с удовольствием разглядывал свое крепкое здоровое тело. С легкомыслием и разыгравшейся фантазией, свойственной его возрасту и прежнему положению, он уже успел забыть об опасностях истекшей ночи и о том, что вообще означало все происходящее. Все это рассеялось, как в далеком тумане. Для него действительно одно настоящее, которое живет. И этим настоящим было: ванна, горячая кровь, здоровье и - Ольга.

Княгиня... Весь ночной шум, крики победителей и умирающих еще больше распаляли в нем жажду обладать ею. Его охватило сознание, что он теперь хозяин этого дома, что он держит свою судьбу совершенно один в своих руках. Его охватила любовь, прекрасная и радостная, подымающая его выше всего его прошлого и будущего, ему хотелось только видеть, желать и жаждать, и вдруг его охватила такая дикая страсть, что он сам с изумлением почувствовал, как в его душе вспыхивает огонь, совершенно не желая оказывать сопротивление.

Совершенно голый, завернутый только в простыню, которой он обернул правую сторону груди, где дерзко и грубо красовалась на коже синяя татуировка, он побежал по темным комнатам и коридорам, пока не заметил луч света. Тогда он открыл дверь и увидел перед собой свою супругу.

Княгиня читала. Она сидела на обитом бархатом кресле и быстро и понимающим взглядом посмотрела на него. Ее лицо побледнело от гнева и стало похожим на камею из слоновой кости.

– Владимир! Удалитесь! У нас больше нет ничего общего! На кого вы похожи? Вы настоящий мужик!

Она отвернулась, подошла к окну и поглядела на улицу. Петр Непомнящий не расслышал ее слов. "Владимир? Да, он Владимир. Но он и Петр. Петр Непомнящий. Он человек с большой дороги, человек из городских окраин. В этот день погибает весь мир. Или, может быть, рождается заново?" Ему все равно.

Он был готов умереть. Богатство, мундиры, ордена, княжеский титул чепуха! Мистическая полнота идей прошлой ночи - этот источник смерти, отрицания и уничтожения - охватил его. Будь, что будет. Но эта женщина... Он не желал переступить мрачного порога небытия до обладания этой прекраснейшей из женщин. Ее любовь стала для него символом осуществления всех земных стремлений. Он готов был отдать весь блеск и все, решительно все за вздрагивание этой женщины в его могучих руках. Голый, совсем как зверь, как дикий зверь, он бросился на нее, опрокинул стол, схватил протянувшиеся для отпора руки, согнул их с такой силой, что эта крупная красивая женщина с криком боли упала на колени и стала извиваться перед ним - перед ним... перед Петром Непомнящим, она, княгиня, владычица, которая еще вчера могла велеть отодрать его плетьми...

Эти глаза... О! Ее глаза! Как могло небо создать такие глаза, или это глаза ада? Петр не должен был заглядывать в эти глаза. Эта женщина, которую он грубо поднял с полу, прижал к своей голой груди, прикосновение ее тела он чувствовал, эта женщина, охваченная его могучими руками, с легким криком откинула голову. Ее губы были полуоткрыты, словно полные жажды и желания, но ее глаза, широко раскрытые, неестественно растерянные глаза, эти глаза, как прикованные, остановились на глазах Непомнящего, а эти глаза были серыми, гордыми и пылающими. В этих глазах светилась сила многих поколений, поколений, привыкших властвовать, неукротимая сила полководцев и заговорщиков, цареубийц и завоевателей. И все это исходило из глубины ее пылающей души. В ее взгляде было столько воли, отвращения и презрения, что у Петра Непомнящего стали сгибаться колени, его силы ослабели. Наконец, она ударом кулака оттолкнула его от себя и с учащенным дыханием села обратно на свое место.

Теперь ее взгляд

впился в его голое тело, в его грудь, где изображена татуировка, так что он, мучимый болью, застонал. Но сейчас же преодолел эту слабость. В его голове молнией мелькнула мысль, слышанная им когда-то: каждый человек может быть тем, чем он хочет быть. Он хочет быть князем Владимиром Сулковским, он хочет, чтобы эта женщина знала и почувствовала, что от его рук спасения нет, и во второй раз он бросился на свою добычу...

– Вы трус, Владимир! - воскликнула княгиня Ольга с издевательской усмешкой на губах. Ее слова, как огнем обожгли Петра Непомнящего, и он почти потерял рассудок. Она направила на него револьвер.

– Он не заряжен! - хриплым голосом закричал он.

– Вы ошибаетесь, - ответила она и выстрелила в окно, - сегодня нечаянный выстрел ничего не значит.

Но она ошиблась. Выстрел пробудил эхо. На улице послышались дикие крики. Кажется, что они исходят из подземного мира. Кажется, что кричат циклопы.

Эти крики заставили Петра Непомнящего вернуться в мир действительности. Он тоже начал кричать. Под влиянием чудовищного открытия сопротивление княгини было сломлено. На его груди она увидела синий рисунок, отвратительный синий рисунок, татуировку. Это была отвратительная картина. Изображение людских объятий, отвратительное, гадкое, невероятно безобразное изображение порока, татуировка, как у крондштатского матроса. И быстрым инстинктом женщины она поняла. Отчаянный обман - непонятный, ужасный обман. Этот человек не Владимир. Но вместо того, чтобы это ужасное открытие усилило ее сопротивление, оно совершенно ослабло. Это было символом, вещью само собой разумеющейся в этот день. Это было последней правдой после всей неправдоподобности лжи и предрассудков расы и касты, к которой княгиня Ольга принадлежала и будет принадлежать до последнего издыхания и с вершин которой ее сбросили в пропасть. Она стала любовницей татуированного человека. Она лежала в объятиях человека, выплюнутого из недр городских окраин. Она почувствовала грубую силу и блаженство, с которым этот человек бросился на нее. С чувством бездонного отчаяния, но одновременно и покорности, которая превратила ее в простую, беспомощную первобытную женщину, княгиня стала супругой бродяги с большой дороги. У нее едва хватило силы вырваться из его объятий. Его руки неохотно освобождают ее. Но внизу раздается шум, шум уже совсем близко от них. Раздается топот тяжелых сапог.

XIX

В этот момент в особняк ворвалась орава матросов с примкнутыми штыками. Петр поспешил им навстречу в большую приемную. Он рисковал тем, что они в первом опьянении могли прикопоть его, совершенно голого похожего на разъяренного быка, на первобытного человека в своей наготе...

Топот шагов и вой приближался.

– Спрячьтесь! - заревел Петр Непомнящий на княгиню. Она стояла прямая, не сломленная в своем позоре, и большими глазами следила за его движениями.

– Что вам угодно? - громко спросила она.

– Охранять вас! - был ответ. Ее взгляд тем временем снова остановился на голубой татуировке. Ее плечи вздрагивали, как от холода.

Она сделала шаг вперед. Он почувствовал ее холодную уверенную женскую руку. Раньше, чем он успел как следует сообразить, что произошло, она успела толкнуть его в боковую комнату. Бесшумно растворилась оклеенная обоями дверь. Он почувствовал запах тления. Дверь закрылась за ним.

Дикая орда ликуя и крича, уже неслась по коврам и заполнила все помещение.

Топот послышался в приемной. Княгиня увидела перед собой матросов, уличных девок и разный сброд. Все они, пропитанные водкой, пороком, нахлынули в комнаты. Они стали плевать на ковер и тут же растоптали его вдребезги своими тяжелыми сапогами как будто он был виновен в том, что в них распалился гнев за все то, что пришлось перетерпеть в прошлом. Они молча глядели на княгиню, стоявшую перед ними, выпрямившись во весь рост, слегка откинув плечи назад, с волосами, завязанными узлом на затылке. Ее шея и часть груди, с которой Петр Непомнящий сорвал платье, были обнажены.