Роковой поцелуй
Шрифт:
Собачка на даче немного боялась простора, и лаяла от страха, перед большим пространством. Еще она полюбила скулить и лаять под дверями, где поставили мебель с вырезанными зверями. В остальное время собачка любила стоять рядом с человеком, принимающим пищу. Выпросить кусочек недозволенной пищи – это было ее любимое занятием. Есть собачий горох ей меньше всего хотелось…
Освободив себя от собаки, Нина проколола язык, подвесив на него украшение, чем вызвала натуральный гнев своей мамы Нинели. Мать от возмущения и ругательств заходилась в крике, она долго ругала и кричала на Нину, эти крики и слышал Григорий Сергеевич, подъехав к даче. Результатом прокола языка был домашний арест Нины до начала школьных занятий, мать запретила ей жить у отца Марка Денисовича, свобода закончилась дачным заточением, и Нина вынуждена была общаться с маленькой, лающей собакой.
Девочка первая поняла, что собака у музейных дверей лает наиболее звонко, до боли в ушных перепонках. Она сказала об этом Кириллу Николаевичу, тот в шутку или всерьез, ответил, что за дверями живет настоящее приведение и тревожит чуткую душу собачки.
Нина шутку поняла буквально, она взяла ключи от музейных комнат у матери, и одна без собачки зашла в смежные комнаты, в которых стояла темная мебель. Девочка села на стул, посмотрела на карнизы мебели, украшенные вырезанными из дерева зверями, она вынуждена была запрокинуть голову, и эта голова у нее медленно закружилась. Она потеряла сознание.
Собачка бродила по даче и скулила, она искала свою маленькую хозяйку, и первая обнаружила приоткрытую дверь в музей. Шустрый носик пролез в приоткрытую дверь, вскоре все здание огласилось звонким, счастливым даем собаки, нашедшей свою хозяйку. Острые зубки ухватили джинсы и стали дергать их из стороны в сторону, пытаясь заставить посмотреть на него девочку, но она молчала, тогда собака залаяла так оглушительно, что на ее зов прибежала Нинель Андреевна. Она увидела лежащую на стуле дочь, закричала в унисон собаке, взяла дочь на руки, откуда только силы взялись, и вынесла ее из комнаты, но донесла только до дивана в холле первого этажа.
На шум подошел Кирилл Николаевич.
– Нинель, что случилось с Ниной?
– Сознание потеряла и в себя не приходит!
– Она таблетки пила?
– Да, она ведь себе язык проколола, неизвестно какой иголкой, я ее заставила вынуть украшение, язык мы продезинфицировали, у нее ангина еще началась, я добавила ей антибиотиков, да еще ее занесло в этот музей!
– Врача вызвать?
– Да не хочется, хотя непонятно почему она потеряла сознание? Я ее нашла из-за лая собаки, в музее, на стуле.
– А снотворные ты ей не давала?
– Антибиотики плюс таблетки от аллергии на эти антибиотики, и больше ничего, от них она сознание никогда не теряла, слабость могла появиться, но не больше, хотя сонливость не исключается.
– Да спит она, проснется, посмотрим, что дальше делать, пусть тут спит, я рядом посижу, книгу почитаю.
– Спасибо, Кирилл, а я пойду, музей закрою, ключи от комнаты Нина так в руке и зажала.
Нинель вынула из руки дочери ключи и пошла в музейные комнаты, дверь была открыта настежь, она заглянула внутрь комнаты и свалилась на пол…
Кирилл сидел рядом с девочкой и о Нинели не беспокоился. Собака дремала рядом с Ниной.
Марк Денисович, знал, что Нина находится на даче. Его неудержимо потянуло к Мийлоре. Он пошел пешком к ее дому. У соседнего подъезда разгружали из машины новую мебель, а на скамейке детской площадке, с ручкой детской коляски в руках, сидела Инесса Евгеньевна. Он сел рядом с ней.
– Привет Инесса, кто это у вас мебель новую привез?
– Брат Егора Сергеевича, Григорий Сергеевич, отвез наш антиквариат на дачу, а сам купил новую мебель.
– Значит антикварная мебель со зверями на даче?
– А, что в этом удивительного?
– Ничего удивительного, мебель я сам делал, она без мистики, но в нее вделали пластины с вырезанными зверями. Эти деревянные пластины из тайги привез твой Валера, сделаны они мастерски, но в них есть нечто нетривиальное, присущее старой антикварной мебели, в них есть мистический дух, я сам на себе испытал, когда смотрел этот законченный комплект. Мужик я крепкий, но мне здорово повело голову! Я теперь боюсь за своих женщин, мне тревожно стало. Инесса, смотри на этого Григория, а я поехал на дачу. Тьфу, пока дождусь рейсового автобуса!
Слушай, отвези меня на своей машине на дачу Кирилла!
– Марк Денисович, ты в лице изменился! Конечно, я отвезу тебя, держи коляску, сознание сам не потеряй, сейчас схожу за ключами и подъеду на машине.
Кирилл услышал гудки машины у ворот дачи, но никто ворота не открывал. Он сам встал, посмотрел на спящую девочку, и пошел к пульту управления у входа в здание, увидев лицо Инессы Евгеньевны и Марка Денисовича в сером экране, открыл ворота.
Они проехали на территорию дачи. Он вышел к ним навстречу:
– Чем, я обязан вашему приезду?
– Кирилл Николаевич, Марк Денисович о своих женщинах беспокоится! – ответила Инесса Евгеньевна.
– И правильно, Нина потеряла сознание в музее и спит, а Нинель где-то затихла, даже вам ворота не открыла.
– Где они? – хрипло спросил Марк Денисович.
– Идемте со мной, – ответил Кирилл Николаевич и повел гостя за собой.
Нина спала на диване в холле, собачка открыла глаза, приглушенно гавкнула и вновь легла рядом с Ниной.
– А Нинель где?
– Она взяла у дочери ключи от музея, и больше, я ее не видел.
– Пошли в музей.
В дверях музея лежала Нинель.
Марк Денисович поднял ее на руки, как пушинку, и резко закрыл дверь в музей:
– Кирилл, не ходи туда, не знаю почему, но дверь эту не открывайте!
– А вдруг там кто есть?
– Думаю, нет. Вас много было на даче людей? Трое? Я всех видел. Твоего племянника видел полчаса назад, он новую мебель привез, Инесса стоит внизу у фонтана с ребенком, больше здесь быть никого не должно. Ладно, куда Нинель нести?