Роковой рейд полярной «Зебры»

Маклин Алистер

Забрински, с улыбкой до ушей, сидел вполоборота к нам, на крутящемся стуле и в вытянутой левой руке держал наушники. Свенсон взял их, немного послушал и кивнул.

— DSY, — чуть слышно проговорил он. — DSY, доктор Карпентер. Мы их поймали. Взяли пеленг? Так, — повернувшись к двери, он обратился к рулевому:

— Эллис, сходи за штурманом да поживее.

— Теперь-то уж мы их не потеряем, капитан, — весело сказал Забрински. Как я успел заметить, сейчас он улыбался только глазами. — Эти парни, похоже, настоящие кремни.

— Самые что ни на есть настоящие, Забрински, — рассеянно проговорил Свенсон. По сосредоточенному виду капитана я понял, что он прислушивается к гулкой канонаде, производимой

тучами льдинок, которые, подобно миллиарду крошечных зубил, беспрестанно колотили по корпусу подлодки с таким шумом, что говорить спокойным голосом было попросту невозможно. — Настоящие кремни. Связь двусторонняя?

Забрински покачал головой и отвернулся — улыбку с его лица как рукой сняло. Рэберн принес лист бумаги и снова отправился на свой пост — к штурманскому столу. Мы пошли за ним. Через пару минут штурман поглядел вверх и сказал:

— Если кому-то угодно совершить вечерний воскресный моцион, сейчас самое время.

— Неужели они так близко? — спросил Свенсон.

— Рукой подать. Две мили на восток, с точностью до полумили. А мы неплохие ищейки, верно?

— Нам просто повезло, — бросил Свенсон и, вернувшись в радиорубку, спросил: — Держите связь?

— Потеряли.

— Совсем?

— Держали их всего минуту, капитан. Не больше. Потом они пропали — сигнал совсем ослаб. Думаю, доктор Карпентер прав: у них ручной генератор, — немного помолчав, Забрински нехотя прибавил: — Моя шестилетняя дочка могла бы крутить эту машину пять минут, причем без всякого напряга.

Свенсон поглядел на меня и, так ничего и не сказав, отвернулся. Я последовал за ним к пульту управления погружением и всплытием, за которым не было никого… Из люка, ведущего на мостик, доносились завывания ураганного ветра и грохот ломающегося льда — от всего этого в ушах стоял оглушительный шум.

Свенсон сказал:

— Забрински здорово поработал… Интересно, когда закончится эта чертова буря?

— Судя по всему, еще не скоро. У меня в каюте есть аптечка первой помощи, фляга спирта, унций пятьдесят, и теплая одежда. Вы можете мне дать тридцати фунтовый мешок с аварийным запасом продовольствия, высококалорийные концентраты с повышенным содержанием протеинов. Бенсон должен знать, что я имею в виду.

— А в виду, как я полагаю, вы имеете то, что имеете? — медленно проговорил Свенсон. — Или я совсем рехнулся?

— Кто это гам совсем рехнулся? — Хансен вошел через дверь, ведущую в носовой коридор, и его ухмылка явно свидетельствовала о том, что хоть он и услышал последние слова Свенсона, зато не уловил ни интонацию, с какой они были произнесены, ни выражение, застывшее на лице Свенсона. — Мозги набекрень — дело нешуточное. Придется мне взять командование на себя, а на вас, капитан, надеть наручники. В уставе, смею заметить, так прямо и сказано.

— Доктор Карпентер предлагает, чтоб мы взвалили ему на спину мешок с провизией и отправили пешком на «Зебру».

— Вы снова их поймали? — на какой-то миг Хансен, похоже, забыл про меня. — В самом деле? А крюйс-пеленг?

— Только что взяли. Они почти у нас под носом, в пяти милях, как сказал наш молодец Рэберн.

— Боже мой! Пять миль. Всего-то! — вдруг его голос и лицо разом омрачились, как будто у него внутри щелкнул переключатель. — В такую погоду это все равно что пятьсот. Даже старина Амундсен не прошел бы сейчас и десяти ярдов.

— Доктор Карпентер, очевидно, решил заткнуть Амундсена за пояс, — сухо заметил Свенсон. — Он как раз собирается немного прогуляться.

Окинув меня долгим изучающим взглядом, Хансен снова обратился к Свенсону:

— А может, наручники сгодятся доктору Карпентеру?

— Все может быть, — ответил Свенсон.

— Послушайте, — сказал я, — на «Зебре» остались люди. Может, немного, но кто-то же остался. Хотя бы один человек.

Больной. Умирающий. А умирающему человеку надо совсем мало, чтобы ощутить разницу между жизнью и смертью. Я — врач. Я знаю. Совсем мало. Унцию спирта, несколько унций съестного, горячее питье, кое-какие лекарства. Тогда он выживет. А без этих пустяков он, безусловно, умрет. И люди на «Зебре» вправе рассчитывать даже на самую малую помощь, а я вправе рисковать ради того, чтобы хоть чем-то им помочь. Я никого не прошу идти со мной, все, о чем я прошу, — это выполнить условия, оговоренные в приказе, который вы получили из Вашингтона: оказывать мне поддержку, если мои действия не несут угрозу «Дельфину» и его экипажу. А вы пытаетесь меня остановить — какая же это поддержка! Я же не требую от вас такого, что угрожало бы лодке или жизни ваших людей.

Свенсон уставился в пол. Хотел бы я знать, о чем он думал: о том, как меня удержать, или как не нарушить приказ из Вашингтона? А может, он думал о том, что он единственный, кому известно, что начальник «Зебры» — мой брат? Но он, однако, не проронил ни слова.

— Вы должны его остановить, капитан, — настаивал Хансен. — Вы же остановили бы того, кто приставил бы пистолет себе к виску или бритву к горлу? Вы просто обязаны его остановить, потому что это то же самое. Доктор выжил из ума и задумал покончить с собой. — Он принялся барабанить пальцами по переборке, рядом с которой стоял. — Боже правый, док, как по-вашему, зачем наши акустики стараются сейчас, когда мы стоим здесь на приколе? Чтобы вовремя предупредить, когда ледяная стена на той стороне полыньи начнет надвигаться на нас, вот зачем. Только потому, что ни одному человеку не простоять на мостике больше полминуты, не говоря уже о том, чтобы что-то разглядеть в этом ледяном шторме. Вы поднимитесь на мостик, пробудете там от силы секунд двадцать и тут же повернете назад — уж это я вам обещаю.

— Мы только что оттуда, — заметил Свенсон как бы между прочим.

— И он все еще намерен идти? Сказать по чести, он похоже и впрямь рехнулся.

— Мы можем погрузиться прямо сейчас, — сказал Свенсон. — Мы знаем их местоположение. Может, нам удастся найти полынью в миле или полумиле от «Зебры». Тогда будет совсем другое дело.

— Может, вам и удастся отыскать иголку в стоге сена, — заметил я. — На то, чтобы найти эту полынью, у вас ушло шесть часов, и то нам крупно повезло. Только не говорите про торпеды: лед в этих местах образует целые горные хребты, их основания уходят в глубину на сотни метров. Здесь везде чертовски тяжелый лед. Это все равно, что прокладывать себе путь с помощью винтовки 22-го калибра. У нас уйдет часов двенадцать, а то и несколько дней, прежде чем мы снова пробьемся на поверхность. А я смог бы добраться до станции за два-три часа.

— Если не окоченеете насмерть на первых ста ярдах, — сказал Хансен. — Если не упадете с ледяной горы и не сломаете ногу. Если не ослепнете через несколько минут. Если по неосмотрительности не угодите в свежую полынью, и тогда вы или утонете, или, если вам удастся выбраться, за тридцать секунд превратитесь в ледышку. Но, даже останься вы цел и невредим, я буду очень рад услышать объяснения, как вы намерены вслепую отыскать место в пяти милях отсюда. Или вы собираетесь нести с собой неподъемный гирокомпас весом в полтонны. Ведь в этих широтах магнитный компас, как мертвому припарки. Магнитный северный полюс находится много южнее, далеко на западе. Даже если бы вам и удалось сориентироваться по нему, вы все равно прошли бы мимо лагеря — или что там от него осталось — в какой-нибудь сотне ярдов и никогда бы об этом не узнали. И даже если у вас будет один шанс из миллиона туда добраться, как вы собираетесь идти назад? По бумажной веревочке? Вы что, потащите с собой клубок веревки длиной пять миль? Безумие, если не сказать хуже!