Роковой срок
Шрифт:
– Во второй раз мы слова не сдержали, – говорит Скуфь. – Негоже так. Что о нас государь подумает? Ведь мы же мечами поклялись добыть ему невесту Чаяну!
– Добро, братья, – согласился воевода. – Выкрадем их царицу, отдадим Урагану и поедем дальше счастья искать!
– Любо, ярый муж!
Самые проворные воины ночью перешли реку и попрятались окрест острога, дабы выведать, которая из омуженок царица, в каком гнезде живет и куда выезжает из крепости. А остальные живут как ни в чем не бывало, топорами стучат, за зверем охотятся, воду с реки носят и в сторону дев поглядывают.
Лазутчики приходят из своих схоронов и говорят Важдаю:
– Никак не высмотреть
– Ладно, – сказал Важдай, – сам пойду.
Взял с собой двух ловких витязей, перескочил ночью за реку и укрылся в кроне огромного дуба, откуда весь острог был как на ладони.
Омуженки все время за частоколом не сидели, то и дело выезжали и въезжали на волю, пасли лошадей, доили кобылиц или куда-то уносились стремительными конницами, обряженные в боевые доспехи – не иначе как на разбой. И впрямь не узреть царицы с высокого дуба, след бы за частокол проникнуть, но там везде стража на стенах, да и из гнезд все видать. Уж было высмотрел воевода лазейку – прошмыгнуть в острог, когда вечером омуженские табуны с пастбищ возвращаются, но хитрые девы будто почуяли опасность и стали открывать затвор настолько, чтоб только одна лошадь прошла.
Всю ночь Важдай с товарищами вдоль стены проходил, однако ни подрыть ее, ни перескочить, ибо стража начеку и все время перекликается:
– Зри!
– Зри в оба!
Наутро заметил ярый муж, как из острога вырвалась сотня всадниц, обряженная лишь в легкие кольчужки и с непокрытыми головами – по три косы за спинами вьются, и ускакала в полунощную сторону. Слезли витязи со своих дерев, обошли стороной острог и встали близ их следа. Важдай снял все доспехи, оставив лишь кольчугу, закинул за спину колчан, после чего срезал волосы у своих товарищей, приплел к своим, и получились три длинные косы. Изготовился так и стал ждать, когда вернутся с разбоя омуженки, а витязи ему говорят:
– Жаль нам тебя, ярый муж. Коль поймают омуженки, в один день растерзают. Короток будет тебе роковой срок. Говорят, они сами ловят мужей и, понуждая к соитию, до смерти умучивают.
– А лучше сгинуть в объятьях дев, чем от холостой судьбы, – отвечает им воевода. – Срок-то этот мне как вся жизнь покажется.
Вот уж и день миновал, стемнело, а их все нет – должно быть, далеко поехали. Ночь опустилась темная, непроглядная, потом осенний дождь заморосил, и все это на руку: легче будет пристать незамеченным к коннице да въехать в острог. Озябли и промокли витязи, стоя крадучись на омуженском следу и выслушивая шумную и мрачную дубраву. И вот уж под утро раздался топот копыт. Важдай вскочил на коня и хотел было незаметно пристать к коннице, выехав сбоку, но тут жеребец под ним почуял кобылиц в охоте, вскинулся да как заржет! И кобылицы тотчас же отозвались, и началось смятение.
– Гей, сестры! Мужским духом пахнет! – закричали омуженки. – Ищите! Где-то рядом! Ловите!
Уж и арканы засвистели над головами!
Благо ночь выдалась темной, и витязи, припав к своим коням, дабы не вышибло древом из седла, умчались прочь. И уж затем, покружив по лесам и попутав следы, перебрели через реку да вернулись на свой стан.
Села Скуфь думать, как быть, если хитростью омуженок не перехитрить, а невесту государю взять надо. И так, и эдак судили, но, кроме как совершить внезапный набег да силой захватить царицу, ничего не придумали. Поскольку омуженок было вдвое больше числом, а их воинственность витязи
Где примерно искать царицу, Важдай высмотрел еще с дуба: самое большое гнездо висело меж разлапистых сучьев великого древа посередине крепости, и с ним еще несколько малых вокруг, верно, стража или приближенные девы. Войдя в острог, было след в единый миг окружить его, стрясти оттуда Чаяну, как созревший плод, и немедля уходить. За острогом же привязать соструненную царицу к седлу, взять коня в повод и скакать с ней кочевым путем, дабы догнать государя. Остальным же витязям сесть по двое на одного коня, доехать до стана и там затвориться, ибо от погони не уйти, но осаду за дубовыми стенами выдержать можно хоть до омуженского праздника Купалы.
Девы подумают, и их царица там, и посему не отступят. А наполнившись воинственным духом, может быть, не такими пугливыми станут, глядишь, и разговаривать начнут.
Послушала воеводу Скуфь и спрашивает:
– Как же нам в темноте отличить Чаяну от иных? Ведь если потрясем, с древа и другие омуженки посыплются.
– А вы их щупайте, – велел ярый муж. – У ихней царицы две перси, у прочих же по единой.
Вскормленные целомудренными, витязи смутились.
– Добро ли щупать-то? Ведь невесту государю добываем, не себе...
– Тогда хватайте всех подряд, кто с древа упадет, – решил Важдай. – Я сам испытаю, которая Чаяна. Остальных умчите на стан и держите при себе.
– Любо, ярый муж!
И только сговорившись, вышли из казарм, глядь, а у поганого святилища с разбитым удом стоит скорбящая Мерцана. Захваченные врасплох витязи сошлись вокруг и тоже заскорбели, ибо теперь внезапного набега было не совершить. Омуженки, поди, уже бросили и этот острог да сели на коней...
– И в третий раз не поступились своими обычаями и нравами? – спросила дева.
– И впредь не поступимся, – ответил ярый муж. – Ибо не желаем, чтоб наши потомки поклонялись уду. А ты хитростью заставила нас клясться.
– Добро! – Мерцана позрела на витязей. – Я трижды испытала вас. И если бы вы нам хоть единожды уступили, не видать было бы вам счастья.
Переглянулась Скуфь: что сие означает? Хорошо ли, плохо ли?
А дева продолжает:
– С уступчивыми мужами добро лишь на празднике Купалы. Дева повелит – возьми меня еще! Он и возьмет столько раз, сколько надобно. А если сей праздник будет длиться изо дня в день, из года в год, покорные мужи нам скоро надоедят. Ведь, кроме совокупления, будет много иных дел: чад малых пестовать, дом содержать, готовить пищу.
– Ты нам скажи прямо! – загудели витязи. – По нраву мы вам или нет? Притомились мы от ваших хитростей да испытаний!
– А вот этого не скажу, – ласково промолвила Мерцана. – Дабы вы и впредь свой дух нам являли и не знали покоя.
– Что же ныне делать? – и вовсе обескуражилась Скуфь. – По нашему обычаю, след ждать огласа, да ведь мы еще не позрели друг на друга?
– На сей раз вам придется уступить своим нравам.
– Тогда сразу скажи, в чем уступить? А то опять схитришь!