Роковые обстоятельства
Шрифт:
К полудню, когда дом Симоновых уже покинула полиция, увезя с собой тело Юлия для проведения медицинской экспертизы и арестовав гувернантку в качестве главной подозреваемой, среди оставшихся членов семейства воцарилась атмосфера истеричной растерянности.
Ангелина Николаевна непрерывно рыдала и пила сердечные капли, а Павел Константинович, всегда застегнутый на все пуговицы, выглядел непривычно — глаза красные, полубезумные, волосы взъерошены, руки трясутся, а сюртук одет прямо поверх ночной
Надин рано утром уехала на генеральную репетицию — завтра в Пассаже должна была состояться премьера любительского спектакля, в котором она исполняла одну из главных ролей, — а потому еще ничего не знала о случившемся несчастье. Срочно прибывшая в родительский дом Катрин отправила к сестре своего мужа, строго наказав ему держать язык за зубами.
Сама же она выглядела весьма возбужденной, но глаза ее были совершенно сухими, и лишь тонкие пальцы непрерывно терзали ненужный носовой платок.
Уложив Ангелину Николаевну в постель и вызвав ей врача, отец и старшая дочь вернулись в кабинет и сели друг против друга.
— Что мы теперь будем делать? — нарушила молчание Катрин. — Сегодня он ждет нашего окончательного решения…
Ей не нужно было лишний раз напоминать отцу о ком идет речь, поскольку Павел Константинович непроизвольно содрогнулся и поежился.
— Что ты предлагаешь? — после недолгой паузы спросил он, не глядя на дочь.
— Надо отправить к нему Надин, — отчеканила молодая женщина, — но до этого ни в коем случае не говорить ей о смерти Юлия.
— А это возможно?
— Почему же нет? Аристарх дождется окончания репетиции и привезет ее к нам. Она переночует в нашем доме, а завтра вечером отправится на премьеру. После спектакля за ней заедет Дворжецкий — и все произойдет так, как мы и договаривались…
На этот раз Павел Константинович думал долго — слишком долго, по мнению внимательно наблюдавшей за ним дочери. Наконец он тяжело вздохнул, отер лоб и нерешительно покачал головой.
— Нет, я не смею!
— В чем дело, папенька? — строгим голосом поинтересовалась Катрин. — Чего вы не смеете?
— Не смею рисковать! — повысил голос Симонов. — А если Надин не перенесет этого позора? Вспомни ее обморок! Нет, нет, я слишком боюсь… Я только что потерял сына и не хочу потерять еще и дочь!
— О какой потере вы говорите? С Надин ничего не случится… разве что обычная в таких случаях истерика. А в обморок она падала и раньше… Потом, если потребуется, отправите ее полечить нервы за границей, ведь тогда вам будет по средствам оплатить лучший курорт.
— Как ты жестока, Катрин!
— А вы папенька? Давно ли вы сами стали таким сентиментальным?
— С сегодняшнего дня…
— Ах, оставьте, — раздраженно заявила дочь, — это в вас говорит потрясение от случившегося. Когда вы успокоитесь, то поймете, что я была права.
—
— Да что с вами такое! — еще строже прикрикнула на отца Катрин. — А про то, какие деньги нам платит это отродье, вы забыли? А про имение в окрестностях Серпухова, которое мы почти сторговали? Да ведь и аванс-то вы уже начали тратить…
— Я знаю, что я подлец, — уныло покачал головой Павел Константинович, после чего вскинул на Катрин глаза, в которых блеснуло какое-то новое, никогда прежде не виданное ею выражение. — Но ведь и ты чудовище! Глядя на тебя, мне становится страшно!
— Это еще почему?
— Над чьей могилой ты способна пролить хотя бы слезинку?
— О Боже! Что еще за глупости? И какое вам дело до моих слез? Хотите прямо сейчас расплачусь, чтоб вы только успокоились?
— Нет, не хочу… Люди должны плакать не только от досады на сорвавшуюся сделку, но и из жалости к ближним.
— Оставьте это, умоляю! Лучше давайте решать, что нам теперь делать.
— А я уже все решил, — с неожиданным спокойствием заявил Симонов, поднимаясь с дивана и переходя к столу. Усевшись поудобнее, он взял перо, открыл чернильницу и принялся писать.
Заинтригованная действиями отца, Катрин не смела ни о чем спрашивать и молча дожидалась того момента, когда он отложит перо и протянет бумагу ей.
— «Уважаемый господин Дворжецкий! Ввиду внезапно возникших роковых обстоятельств… — Катрин начала читать вслух, но, заметив гримасу боли на лице отца, смолкла и дочитала записку в полной тишине. — Так… Значит, вы решили вернуть аванс и расторгнуть сделку.
— Как видишь, — вяло развел руками Павел Константинович.
— Что ж, воля ваша… Но вы подумали о том, что другого такого случая может и не быть?
— И слава Богу! — горячо заверил отец. — Смерть Юлия показала, что я уже проклят за то, что посмел поддаться этому дьявольскому искушению, и теперь мне предстоит вечно гореть в аду…
— Да погодите вы с адом, папенька! Сибирь от нас гораздо ближе! Вы разве забыли, чем угрожал вам Дворжецкий? Я же передала вам его слова: «В Сибири сгною!»
— Сибирь не самое страшное, — устало возразил Симонов, — и Господь послал мне сегодня предупреждение, чтобы я это понял.
— Посмотрим, что вы потом запоете, — раздраженно заявила Катрин, — когда на вас кандалы надевать станут… Впрочем, как вам будет угодно, — и она стала складывать записку, чтобы поместить ее в свой ридикюль.
— Что это ты делаешь? — настороженно следя за ее действиями, забеспокоился отец.
— По дороге домой я оставлю вашу записку знакомому мяснику, который каждый день доставляет Дворжецкому свежее мясо. Он-то ее и передаст.