Роковые обстоятельства

Суворов Олег Валентинович

Записки не было. Надежда разочарованно пожала плечами и начала расстегивать «свадебное» платье. В этот момент раздался стук в дверь, и она испуганно отскочила к стоявшей у окна ширме.

— Надежда-Сильфада, очей моих отрада, — пропел уже явно нетрезвый Амфитрион, — переодевайся скорее, мы все тебя ждем.

— Хорошо-хорошо, иду, — отвечала девушка, проворно стягивая платье вниз и переступая через него своими стройными ножками. Оставшись в тонкой сорочке, кружевных панталончиках и белых чулках, Надежда вышла из-за ширмы и, попутно успев оценить свое отражение в трюмо, подошла к креслу, на котором лежало ее темно-синее платье. Как же она любила свои яркие театральные наряды, и до чего же ей не хотелось после спектакля с ними расставаться, облачаясь в свою скромную одежду!

Легко вздохнув, девушка подняла платье, но тут раздался новый стук в дверь, заставивший ее стеснительно прикрыться и крикнуть:

— Нельзя, я раздета!

— Тем лучше, — пробасил уверенный мужской голос, после чего в комнату уверенно вошел банкир Дворжецкий, облаченный в черный смокинг и белую сорочку.

— Как вы посмели! — воскликнула Надежда. — Выйдите немедленно.

— Что это вы меня гоните, сударыня? — так искренне удивился банкир, будто бы ничуть не сомневался в желанности своего появления. — Разве вы не получали моих цветов?

— Ах, это от вас…

— И разве мы с вами не должны были сегодня вечером встретиться?

— Нет!

— Как так?

— Я не буду с вами объясняться, пока вы не дадите мне одеться!

— Одевайтесь за ширмой, я вам не препятствую, — недовольно буркнул Дворжецкий, вскидывая вверх левую бровь и тяжело опускаясь в кресло.

Надежда попятилась в укрытие, не сводя встревоженных глаз со своего гостя. Оказавшись за ширмой, начинающая актриса вдруг обнаружила, до какой степени она взволнована — пальцы не слушались, а руки дрожали…

— Михаил Иннокентьевич!

— Да?

— Вы разве не получали записки от моего отца? — внезапно обессилев спросила Надежда, опускаясь на стул с непокорным платьем в руках.

— Какой записки?

— Папа написал вам записку, которую должны были передать через того мясника, что поставляет вам мясо…

— Что за чушь? — раздраженно выдохнул банкир, колыхнувшись всей свой тушей. — Какой мясник, и при чем тут мясо? Я не понимаю, о чем вы говорите, однако никакой записки не получал.

— Вы лжете, Михаил Иннокентьевич! — вспыхнула Надежда, уловив раздражение собеседника и приписав его именно обману.

Увы, но в данном случае она была не права — Дворжецкий действительно не получал этой записки. Да и не мог получить, поскольку злополучный конверт все еще находился за пазухой у рассыльного мясной лавки Кольки Захарова, чей окровавленный и изуродованный труп лежал в мертвецкой.

— Вы меня оскорбляете, сударыня, — с достоинством произнес банкир. — С какой стати мне вам лгать?

Надежда машинально пожала плечами, не отдавая себе отчета в том, что из-за ширмы этот жест будет не виден.

— Давайте оставим этот странный разговор, — продолжал Дворжецкий, поднимаясь с кресла и подходя к ширме, за которой, услышав его тяжелые шаги, съежилась испуганная девушка. — Взгляните-ка лучше вот на эту вещицу, — и он поверх ширмы подал ей раскрытый футляр, на синем бархате которого красовалась драгоценная брошь.

— Это мне?

— Разумеется, вам.

— Но за что? Я ничем не заслужила такой дорогой подарок.

— Однако, сударыня, — цинично усмехнулся банкир, — у вас еще все впереди…

— Заберите и уходите! — Надежда вскочила со стула, с возмущением отталкивая его руку.

— Да что же это вы со мной так неласковы! — в свою очередь вознегодовал банкир. — Учтите, сударыня, я ведь и рассердиться могу!

— Ну и на здоровье!

— Ах, даже так! — и Дворжецкий одним движением руки опрокинул ширму на пол.

— Как вы смее…

Надежда не успела прикрыться платьем, как банкир уже схватил ее за оголенные руки и, тяжело наваливаясь всем своим могучим телом, попытался прижать к себе.

Завязалась отчаянная, хотя и совершенно неравная борьба, сопровождаемая приглушенными вскриками девушки да треском рвущейся ткани. Надежда вырывалась, пыталась кричать, но Дворжецкий зажимал ей рот одной рукой, а другой ожесточенно рвал на ней одежду. Тонкая сорочка легко поддалась первому же рывку толстого мужского пальца, распавшись напополам и обнажив нежную девичью грудь. Правда, банкиру никак не удавалось завалить Надежду на узкую кушетку, стоявшую за поваленной ширмой у самой печки, в результате чего оба оказались на ковре.

Надежда быстро слабела — сказались волнительное ожидание этого дня и упадок сил, без остатка отданных премьере. Она уже не пыталась кричать, а лишь умоляюще полными слез глазами смотрела на своего насильника и невнятно шептала:

— Не надо, не надо… пожалуйста…

Но Дворжецкий был неумолим. Встав на колени над распростертым телом девушки, он рывком сдернул с нее панталоны и резко перевернул на живот. Надежда не успела ничего понять, как насильник уже оторвал от пола и прижал к себе ее бедра. Оказавшись в столь унизительном положении, она еще раз попыталась вырваться, но он цепко держал ее, одной рукой плотно сжимая талию, а другой… Она не понимала, что он делает, но чувствовала, как что-то жесткое больно уперлось в нее, и потому пыталась елозить по полу и даже ползти, но уткнулась головой в край кушетки.

— Стой смирно! — прикрикнул банкир, с силой шлепая ее по спине мясистой ладонью.

Надежда вздрогнула и покорилась, не делая больше попыток отползти или вырваться, но моля Бога только об одном — послать ей обморок, чтобы очнуться когда это чудовищно-болезненное унижение будет уже позади!

А Дворжецкий все пыхтел и возился, все примерялся проткнуть ее сзади чем-то ужасным, что причиняло ей боль и постоянно выскальзывало… Надежда настолько обессилела от этой безмерно похабной возни, что даже острейшую боль, пронзившую низ ее живота словно раскаленный штырь, восприняла почти с облегчением. Она глухо вскрикнула, кусая губы и ощущая как по внутренней стороне бедер медленно поползли горячие струйки крови. Банкир еще несколько раз с силой качнул ее сзади, заставив удариться головой о кушетку, а затем вдруг выпустил, развернул к себе лицом и тут же навалился спереди.