Роковые письмена
Шрифт:
Андрей смотрит сквозь облака с расстояния триста восемьдесят тысяч километров, как на ночной стороне поднимается ветер. Так, наверное, много миллионов лет назад он наблюдал вымирание динозавров.
– Мчатся тучи, вьются тучи; невидимкою Луна...
– напечатал Учитель.
Слышится вой или плач.
– ...Вьюга злится, вьюга плачет... Да, вьюга, как это точно сказал учитель, и бескрайнее снежное поле.
– Что же это?
– удивленно спрашивает Ученик.
– Мы убили Бога, ты и я!
– стала появляться быстробегущая строчка учителя, - Но как мы это сделали? Кто дал нам губку, чтобы стереть весь горизонт? Что мы сделали, когда отвязали
– Да, Учитель!
– только и воскликнул Андрей.
– Ты видишь свет? Нет, не тот примитивный солнечный свет, который сейчас отражается в твоей новой сущности, а другой негасимый даже в самой темной ночи, неистребимый свет истинной свободы, твой собственный огонь который манит и будоражит твое воображение с раннего детства?
– Да, мне кажется, я видел его раньше.
– К нему и стремись всегда, потому что легко блистать в обычном мире среди давно устаревших износившихся истин, но это всегда лишь отблеск Солнца, Бога или еще чего-нибудь, а ты попробуй найти свет там, где нет ничего, и если ты его найдешь, то будет именно твой единственный и неповторимый свет, который и есть ты сам, и которым ты всегда на самом деле хотел быть.
Как это ново и тревожно, - подумал Андрей, - найти свет в абсолютном мраке и светить самому подобно звезде или Богу, да не в этом ли состоит истинное предназначение человека, появившегося из небытия?
Так вот что оно такое, найти свое истинное Я?! Уйти, уйти в свое истинное детство, в это бесконечно более далекое и величественное, чем самое далекое и прекрасное, о чем до сих пор мечтал, в небытие.
Откуда-то издалека послышался топот. Он увидел далекого всадника, мчащегося по несуществующему горизонту. Тот гнал куда-то в сторону.
Кто он? Откуда и куда он мчится? Он мчится ниоткуда и в никуда, сам себе отвечает Андрей. Но чу, внезапно всадник остановился, лошадь фыркнула невесомым паром, и он узнал Катерину.
– Я вижу Катю.
– признался Андрей.
– Да, я знаю, я вызвал ее из далека. Здесь в Пустоте, ей не укрыться за красивыми словами. Она кого-нибудь напоминает тебе?
– Никогда не встречал таких женщин.
– Честно, признался Андрей.
– Нет, я имею ввиду, не женщин, а какое-нибудь насекомое или животное. Впрочем, насекомое вряд ли. Такой бюст скорее наводит на мысль о млекопитающем... Хотя, если взглянуть с большим увеличением на грудь бабочки-капустницы... Ты не находишь, что ее роскошный загар, который она еженедельно обновляет под светом ультрафиолетовой лампы, вполне позволяет приписать ее, как выразился бы Набоков, к семейству Postnimfamanius. Конечно, о загаре Андрей ни говорил ни слова, и у него буквально перехватило дух от прозорливости Учителя.
– Но почему она не растворилась в Пустоте?
– Она просто очень далеко, и от этого выглядит как женщина на белом коне. Прибавь увеличение. Теперь вы будете вместе, вы одно Ничто!
Казалось, он выжал все, что можно было из своего микроскопа и ужаснулся. Нет, Катерина не распалась, как и все прочие, на мелкие насекомообразные части, она сама превратилась в двух сцепившихся навозных мух с синими перламутровыми брюшками. Мухи застыли, и только хоботок наездника слегка подрагивал.
Он поднял оптическое устройство над головой и потерял сознание.
13
"Микроскопу кранты, где взял?"
Послышался голос Вениамина Семеновича.
– На факультете, - промычал Андрей, еще никак не понимая что с ним произошло.
– Ну ты брат даешь! Зачем девушку напугал? И это опять на глаза напялил. Воропаев, повертел очками и сунул их навсегда в свой карман.
Андрей, словно заблудившаяся русская подводная лодка, всплывал на поверхность прямо под бортом американского авианосца.
– Господин студент, ты же ее утром спас, а вечером решил погубить?
Андрей огляделся вокруг. Все было в тумане, только вдали мигал синий фонарь. Потом проступило Садовое Кольцо и Воропаевский жигуленок с синим фонарем на крыше.
– Или кто надоумил?
– не отставал Вениамин Семенович, - Ох, знал бы кто, голову бы свернул.
– А где Катерина?
– спросил Андрей.
– Домой побежала в слезах. Дурак ты, разве ж так за девушками ухаживают?
И чего вообще ты тут делаешь, ты же поехал домой.
– Нет, я был в университете...
– мямлил Андрей.
– Потом... черт, я же из себя не вышел.
– То то и оно, что вышел и нескоро уже как вернешься. Эх, раз уж я тебя на Ленинском чуть не задавил, то опять отвезу, но учти, последний раз, и то только потому, что тебя дома давно ждут.
– Кто?
– испугался Андрей
– Узнаешь вскоре.
По дороге все-таки заехали на факультет, и Андрей забежал в компьютерный класс. Большего всего он боялся, что останется открытой страничка Учителя, но на экране только светилось: Connection closed by foreign host.
Он закрыл свой логин, и под конвоем Воропаева был доставлен в общежитие.
Когда он зашел в свою келью (Воропаев чуть поотстал в прихожей), из темноты послышалось: "Умка!", и он почувствовал на плечах материнские руки. Сзади раздался не менее эмоциональный звук - это Вениамин Семенович переваривал услышанное, а потом дверь захлопнулась и они остались вдвоем.
– Мама!?
– как тогда на Ленинском проспекте вскрикнул Андрей и заплакал.
– Сынок, как же так...
– только и сказала мать, не имея сил оторваться от сына.
Они стояли так несколько минут, и оба плакали.
Потом как то пятясь, мать отошла вглубь к столу, и, разводя руками, пригласила Андрея:
– Я пока тут тебе щей готовила, их кто-то украл с общей кухни. Вот поешь хоть второе, стояла уж не отходила.
– Я не голоден, - сглатывая слезы отказался Андрей и добавил, -Мама мне плохо.
14
Нет, меня не проведешь, спорил с кем-то Воропаев. Ему припомнилась старая инструкция для следователей НКВД, найденная в архиве на Лубянке. Ее нашли в целую стопку, перевязанную полуистлевшей бечевкой.