Роковые письмена
Шрифт:
Таким отца он никогда не видел. Неужели какая-то книжица может стоить даже одной слезы маленького ребенка? Задал он тогда себе первый проклятый вопрос.
Ореховый прутик уперся во что-то мягкое и живое. Журналист открыл глаза. Перед ним раскачивались два крытых вековой пылью кирзовых сапога.
– Немые булы, глухи зъявлялыся, навить прокаженни оказувалы честь, а нэзрячий в пэрший раз.
С лесов свесил ноги бородатый мужик в ватнике, из под которого выглядывала ковбойская в клеточку рубашка.
– И что, удачно?
– спрочил
– Батько их враз исцелял. Одын журналист з Москвы, прыкынувся, як цэ вин казав, а, жертвой антинародной политики господина Чубайса.
Прыйшов у лохмотях, дистав з кышени ваучер завэрнутый у политилэн и кажэ, ось батюшка, ободрали народ як последнюю липку. И знаешь, що ему батько сказав? Виддай, каже, свою липку народу. Тоди корреспондэнт и кажэ, що липка цэ така метахфора, иносказательная, и як же я ийи виддам, колы вона нэ правдишня, а тилькы слово. А у мэнэ, кажэ, нияких мильонив нэмае - лыше ридна газэта "Эмка" На що батько и кажэ:
– Эмка, цэ така машина була, а твоя газэта не Эмка, а липка, ийи и виддай.
– Очень остроумно, - улыбнулся гость.
– Нет, я честно признался, кто я и что я. И отец обещал дать интервью.
– Ну колы обицяв, обовьязково дасть, вин свое слово трымае, як сыла тяжести отвес. Тилькы, писля того як його у электрычци ломануло, став бильше молытыся, ничь и дэнь молыться и всэ якогось Создателя помьянае. Кажэ "дай Господи Создателю Веры". Там виконцо навэрху, усэ чуты. Хочэшь послухаты? О, як раз пишов поклоны быты.
– Хм, интересно, совсем здесь христианством не попахивает. Однако, неудобно как-то... особенно молитву...
– А ты мэни грошив дай, за информацию, як-то ты на служби, а я тоби продаю. Нэначе мы пры дили.
– Я и так на работе, - обидился журналист.
– Тьфу, звыняй, тилькы з грошами выйдэ краще...
– Строитель замялся, подбирая слово, - ...ну миркуй сам, ты ж нэ малэнькый, я продаю ты-купуеш, получается?! як цэ по руськи, оборот, знову ж мэни симью кормыты трэба и тоби... Ну що, по рукам?
– Не знаю, - гость с сомнением посмотрел на протянутую мозолистую руку.
– С другой стороны, народ имеет право знать правду.
– Конечно, мае. Нэ сумливайся, - сжимая руку корреспондента, говорил строитель, - без правды истины нэ бувае, на то вона четвэрта влада.
Ци лиса хоч и колыхаються, та другых, звыняй, нэмае. Грошив, сам знаешь нэ достае, а майстэрство пропылы. Я ось читав и в Москви лиса гэпнулыся, у самом цэнтри, так що звыняй, колы на навэрху нэ дуже прыйемно будэ.
– Да что там леса, - поддержал строителя журналист, - Миры рушатся...
Мужик чуть пододвинул фанеру, на которой стоял полуистершийся знак черная перевернутая рюмочка и надпись "Осторожно, стекло!".
– Шумыть!
– Что шумит?!
– как-то нервно спросил корреспондент.
– Шэпоче, наче, як хуртовына!
– он подморгнул корреспонденту.
– И ось так з утра до ночи. Тильки поснидае, а снидае знаеш
– Что скребло?
– удивился корреспондент.
– Та, глухий послухав як мы з лисов, грошив дал и кажэ: "На душе как-то скребет, ты ба отошел хоть в сторонку"
Гость с отврашением улыбнулся и замер.Над ними проплывали ватные летние облака. Их отсюда было видно больше, чем снизу. И видно было, что на другом холме у самого горизонта тоже стоит церковь.
– Знаешь, что мужик, вот тебе десятка, а слушать не буду.
– Ни, дякуйтэ, мэни дурни гроши нэ трэба, я тэж гордость маю, ты що ж, думаеш усэ продается? Ни, глумытыся нэ дозволю.
– Ну как хочешь, я только хотел посмотреть, хорошо ли стоят леса.
С этими словами, гость спрыгнул на землю прямо с третьего яруса.
Потом нашел ореховый прутик и пошел дальше. Мужик сплюнул вослед, тихо матернулся и принялся скрести стену. Вскоре появился и отец Серафим. Он поинтересовался, не голоден ли гость, и когда тот отказался, они пошли в дальний угол, где под ракитой стояла деревянная скамейка.
– Батюшка, пишут много об этом деле, и о вас пишут всякое, но я хотел сначала спросить о другом. Я труд ваш читал и меня заинтересовал этот, как вы выражаетесь, "новый человек". Я плохо улавливаю разницу между нигилистом и новым человеком. Положим, этот новый человек действительно существовал бы, и, положим, был готов даже на преступление и даже совершил бы его, ну, допустим, убил бы топором старуху процентщицу, и что, совсем бы и не мучился?
– Новый человек преступлений не совершает, он строит новый мир.
– Забавно, в чем же его зло для мира?
– Он топором строить будет.
"А чем же еще строят?!" - мелькнула у Вадима мысль.
– Стоп, стоп, значит все-таки старуху то порешит?
– Убьет. Но не будет знать, что это преступление.
– Но и Родион Раскольников считал себя правым.
– Да, считал, но он знал, что идет на преступление. Он боролся с Богом, т.е. признавал Бога, пытался своим преступлением в себе Его убить. Ведь он мучался от отсутствия мучений совести, стало быть верил, что где-то же она существует!
– Но, положим, новый человек победил, и в том новом мире остались бы только все как он, то не было бы и зла?
– Не было бы. Ни добра, ни зла.
– Какие же проблемы!
– как-то горячо уже заключил журналист.
– Проблема одна, этот мир - Царство Антихриста, отражение будущего Ада. Вадим улыбнулся.
– Извините, батюшка, вспомнил песню, может быть и вы ее помните, там были такие странные слова: этот мир придуман не нами. Я вот подумал, а что, если мир-таки придуман? Что если все это небо, этот храм вы, я и даже тот мужичок на лесах, что подслушивает ваши молитвы, и все вокруг есть только плод чьего-то воображения, возможно и больного.