Роковые письмена
Шрифт:
– А вы откуда Дашу знаете?
– Воропаев шел напролом.
– Случайное знакомство, однажды на платформе...
– На N-ской станции - подсказал Воропаев.
– Да, точно, на ней. Вы сами все знаете.
– Да нет, извиняюсь, как вас величать...
– Вадим... можно просто Вадим.
– Нет, я не люблю просто, я люблю по отчеству.
– Как угодно, Вадим Георгиевич Нечаев, не был, не участвовал, не состоял.
– Вадим улыбнулся, но, впрочем, лишь одним только ртом.
Что не состоял, я и так вижу, пробурчал про себя Воропаев.
– Вадим Георгиевич,
– Располагайтесь, - радушно пригласил Вадим, будто приготовился вывернуться наизнанку.
Воропаев оглянулся вокруг. Нет, ни семи ангелов, ни блудницы, ни даже двадцати четырех старцев, правда Вавилон, хоть и в сильно потрепанном виде, имел место. Но и рядом с кладбищем как-то неудобно. И Вениамин Семенович сухо предложил проехать на Лубянку.
22
В компьютерном зале первым делом на него свалился Серега. На лице у того блуждала ухмылка, будто он только что кого-то задавил в телепортере.
– Умка, как ты нашел этот сайт? Нда, скажу я тебе, крутая страница!
Андрей с тревогой ждал разъяснений.
– Я тоже оттянулся там в Пустоте, она, главное, меня спрашивает: ты кто?
– Кто она?
– Кто, кто, не прикидывайся, короче, ты уж извини, я напечатал Умка.
Андрей побледнел.
– Да ладно, ничего страшного. Но я скажу, бабенка просто поискать в сети, где ты такую откопал? И лошадь, бог ты мой, я запрыгиваю с лету на лошадь, и мы мчимся по снежному полю, я, знаешь, вначале, от страху за грудки-то ухватился, но она на меня так посмотрела, что я сразу руки пониже сдвинул. Скачем, снег из-под копыт, луна в небе дура, глаза выпучила, я ее спрашиваю, далеко ли еще, а она молчит.
Ну, думаю, черт с ним, покатаюсь с ветерком. Вижу, дальше веселее, лес появляется, черный абсолютно, я еще удивился, отчего вокруг все в снегу, а лес черный. Мы несемся что есть мочи. Чувствую, а за мной кто-то наблюдает, вперился в затылок, ну ровно в темечко. У меня темечко слабое, в детстве долго не зарастало, и теперь всегда боюсь вдруг проломится, если что. Думаю луна, наверное, поворачиваю к небу глаза, а ан нет луны! Вместо нее баннер висит, и на нем клякса кровавая, моргает: "Вляпался, воин!". Я голову в плечи, и вперед, а там, господи ты мой, в лесу-то, не деревья, а сплошные черные столбы, знаешь, старые такие просмоленные телеграфные, с белыми чашечками!
Визуализация обалденная, я даже забыл, где я на самом деле. Несемся, не знаю как, между столбами, а лес все гуще и гуще. Я еще раз спрашиваю, далеко ли еще? Э, говорит, до конца! И поворачивает на меня лицо - ну точная копия нашей философички, и смеется. Зачем, говорит, реферат у Андрея слямзил? У меня мурашки по коже. Как она могла узнать про реферат? Ни жив, ни мертв, прикинулся, что ничего не понимаю. А сам все думаю про этот реферат, неужели за целый год она не забыла? Думаю, думаю, а что она узнала, что я не ты, тому не удивляюсь! Ладно, говорит, я тебе зачет поставлю, и мы подъезжаем к кузнице. Там пусто, но печь пылает, будто ее только что мехами раздули. Давай, говорит зачетку, а сама берет железный прут, вроде арматурины, и раскаляет до бела. Нет зачетки с собой, говорю, сессия
А она говорит давай правую, так положено, и этим каленым железом ставит мне клеймо. Я от боли "Ctrl C" нажал.
– Ты больше так не делай, - четко по слогам попросил Андрей и вдруг заметил:
– Почему у тебя ладонь забинтована? Рыжий Серега как-то стыдливо спрятал руку.
В этот момент позвонил Учитель. Прежде чем набрать пароль, Андрей повернулся, нет ли за спиной Сереги. Тот куда-то исчез.
Андрей был в недоумении. На сто своих вопросов он не получил ни одного ответа, а только монотонное "продолжай", тогда Андрей вспылил и напечатал:
– Я не хочу быть воином, я стал опасен для окружающих. На что появилась идиотская скобка:
– :(
Иероглиф в виде то левой то правой скобки с двумя дырочками теперь напоминал ему того человечка на светофоре, у которого было только две идеи в жизни: стоять и идти. Учитель, не дождавшись реакции, наконец заговорил.
– Что значит - опасен?
– Я мог убить человека.
– Ты когда в DOOMе убиваешь товарища, что ты чувствуешь? Кстати, весьма забавный каламбур, получатся, с пятерным дном, если вспомнить библейский город Дум. Андрею было не до игры в слова, и он с ожесточением написал:
– Удовлетворение.
– То есть, тебе его не жалко?
На самом деле эти победы не приносили Андрею удовлетворения, ему в конце всегда было жаль своих товарищей, но он постеснялся признаться Учителю.
– DOOM это DOOM, а жизнь- это жизнь...
– То есть Дум - это некая ненастоящая жизнь, как бы жизнь, которая придумана каким-то изобретателем, и поэтому там все дозволено?
– Там все дозволено.
– Следовательно, если бы и наша жизнь, весь этот смешной мир, был придуман неким остроумным человеком, ну, в качестве, например, развлечения, то ты бы не постеснялся.
– Наша жизнь - не выдумка. Я точно знаю.
– Знаешь! Откуда?
– Из опыта.
– Ага, опыт - критерий истины. Что же давай обратимся к опыту.
Неужели в этом мире тебя ничто не настораживает?
– Ничто.
– Откуда же эти вопросы, которые ты на меня обрушил.
Андрей не отвечал.
– Я вижу, ты больше во мне не нуждаешься? Что же, можешь возвращаться в свою подворотню. Ты же словно слизняк, прилипнешь к этой подворотне и всю жизнь будешь прислушиваться, как хлюпают мешки.
Андрей уже собирался оборвать связь, но вспомнил про Серегину руку.
– Я не знаю, Учитель, со мной что-то происходит, нехорошее или хорошее, не пойму, все перепуталось... У меня наверное болезнь ума, стоит мне с кем-то сойтись, и я начинаю мыслить, как он, хотя, может быть, и спорю, но уже на самом деле соглашаюсь, потому что отойду в сторону, и мне, мне жаль тех убеждений, с которыми только что спорил, может быть и с пеной у рта. Во мне нет ничего настоящего и постоянного, я как вырванный из книги лист на уличном ветру, меня ветром несет от одного дома к другому, и я лишь на мгновение налипаю, а потом срываюсь дальше и дальше, теряя под ногами почву.