Роковые письмена
Шрифт:
– Как легко видеть.
– сказал Андрей.
– О чем ты?
– спросила Катерина.
Андрей спрыгнул с коня. Рядом с шаром стояла непонятная конструкция, издали напоминавшая учебный скелет из биологического класса. Андрей приблизился и пошел вокруг, задирая голову. Конструкция представляла собой сложное шарнирное устройство с блоками, шестеренками, противовесами разной величины, наверное, как подумал Андрей, для усиления, с растяжками из проржавевшего уголка, и пронизывалась одним, хитро пущенным внутри тросом. Устройство сработано было на скорую руку из
С боку на уровне поднятой руки располагалась никелированная ручка от старой швейной машинки "Zinger". Все это стояло на сваренном из рельс параллелепипеде, и в углу блестела латунная авторская бирка. Андрей привстал на цыпочки, почти не сомневаясь, что там написано Зураб Церетели, и прочел: "Самокопатель", исполнено по чертежам Лао Цзы кузнецом Демидовым.
Он уж было потянулся покрутить, но тут под действием особенно сильного порыва ветра огромная клешня железного человека покачнулась и со скрежетом уцепилась за никелированное колесико. Подошел здоровенный мужик в маске сварщика, по-хозяйски облокотился на ребро пьедестала и глухо, как из бочки, сказал:
– Он сам себя крутит. Тут у него собачка стопорная, ежели ее свернуть, то начнет дрыгаться как пятидесятник. Странный трактор называется.
– Аттрактор, - поправил сварщика Андрей.
– Точно, - мужик обрадовался взаимопониманию,
– И главное, заметь, ничего не потребляет.
– Да как же?
– удивился Андрей вспомнив второе начало термодинамики,
– Есть же трение, - он взглянул на проржавевшие несмазанные оси шестерен и блоков.
– Что же это, вечный двигатель из железа?
– Нет, браток, вечный двигатель невозможен, вот это железно.
– Тогда как же?
– А сила ветра зачем? Слышь, как гудет.
Андрей снова запрыгнул на лошадь и прошептал:
– Сквозь волнистые туманы...
– Зачем все время читаешь стихи?
– спросила Катерина.
– Это не стихи, это русские мантры, что бы не болела...
– он хотел сказать душа, но запнулся.
– А меня просто в дрожь от этих строк...
– Призналась Катерина. Так себя жалко становиться...
– Да, Катерина, ты их тоже повторяй, это не душа, это ветер Пустоты гонит тучи от меня к тебе, а от тебя к тем мужчинам, им тоже надо знать, что такое родина, ведь она такая маленькая по сравнению с Пустотой, пусть просто повторяют и не представляют смуглого бесенка в цилиндре, опасливо озирающегося из-за спины возницы.
Он прикоснулся щекой к теплой мягкой шкурке.
– У тебя шубка замечательная.
– Обыкновенная заячья, еще от прабабки осталось, дореволюционная.
Потом они спешились. Конь понуро плелся сзади, фыркая горячим паром.
Так они прошли до начала "оздоровительного маршрута", и здесь Катерина привязала коня к спящему дереву. Андрей, будто со стороны, смотрел, как они растворяются в темноте Нескучного Сада, и казалось,
– Как твой ремонт?
– Подходит к концу. В гостиной поставила гарнитур из красного дерева. Красиво - глаз не оторвать.
– Вся эта красота от страха.
– выдал Андрей.
Катерина удивленно остановилась. Они как раз оказались на пригорке, и здесь было место, которое хотелось назвать обрывом. Во всяком случае, отсюда сквозь голые деревья была видна Москва-река, то есть она была бы видна - а сейчас, в кромешной темноте только угадывалась.
– Да, от страха, но страха подсознательного. Поэтому нами он воспринимается, как нечто иное - манящее, загадочно красивое. Здесь чистая математика, я бы даже сказал арифметика.
– Ну, право, Андрюша, уж не собираешься ли ты гармонию алгеброй поверить.
– Катерина усмехнулась той самой своей понимающей и непонятной улыбкой.
– Именно собираюсь, именно гармонию даже не алгеброй, а чистой арифметикой. И именно потому это красота не та, не настоящая, которой следовало бы восторгаться.
– Андрей разволновался, - Вот, смотри, с этого пригорка хорошо видно закат.
– Закат, закат, - ничего не видно.
– Ну не важно ты представь... нежно розовая полоса, потом чуть зеленоватая, переходящая в ультрамарин...
– Да, я люблю закаты, ты знаешь, я даже соскучилась по ним. И еще я люблю море, смотреть как волны набегают из бесконечности пощекотать лодыжки.
– Как ты верно сказала. Именно из бесконечности, здесь корень, когда ты смотришь на волны, или на закат, или на покачивающееся пламя в камине...
– Точно, камин я уже поставила. Андрей увлекся:
– ...или когда идешь по аллее, и мимо тебя как волны проплывают стволы деревьев, и укачивают. Причем можно и не идти, а просто скользить взглядом. Везде скрыта периодичность синусоиды, две-три волны, и ты уже знаешь, что и дальше, через день, год, тысячелетие, будет тоже! Ты бессознательно сравниваешь свою короткую жизнь с огромным океаном времени, ведь все эти закаты и восхода были миллион лет назад и будут через миллион, а ты появился на мгновение и застыл, пораженный бесконечностью, пред которой ты - пылинка. Твое существо содрогается и ты восклицаешь - великолепно и прекрасно! Потом выхватываешь фотоаппаратик - щелк, щелк, или заметь, многие художники начинают именно с розовых закатов, лазурных волн, и прочей дурной бесконечности. И получается сплошной туристический восторг, а никакая ни красота, во всяком случае, та, которой будет спасено человечество.
– А это Достоевский сказал, - вставила Катерина.
– Я думаю, он погорячился, или имел в виду совсем другую красоту.
– Погоди, ну, а золото?
– Золото не ржавеет, то есть опять-таки живет почти вечно.
– Ну хорошо, а в архитектуре? Где там волны?
Андрей улыбнулся.
– Ты мне специально удобные вопросы задаешь?
– Совсем нет, - оторопела Катерина.
– Так ведь архитектура - это же застывшая музыка...
– И музыка тоже, а я так люблю Моцарта...