Роксолана. Королева Османской империи (сборник)
Шрифт:
— Почему нельзя? Ведь все хотят свободы, сам говоришь, что истосковались.
— Именно, что истосковались… Только по чему скучают? По свободной жизни, но тоже в роскоши, а такой жизни, как у султана, у них нигде не будет.
— Почему?!
— Не получат даже у великого визиря. Такую роскошь может позволить себе только султан или разве что очень богатый герцог, но его они быстро разорят, — смеялся султан.
— Наложница на воле не знает куда идти и что делать. Правда, некоторые из них на свободе найдут себе пару, может и удачно, только клянусь пророком, таких будет очень и очень мало. Остальные увянут, как нежный цветок на морозе. Не одна заплачет, вспоминая султанский дворец, вспоминая и меня. И ничего что старый, потому что ни одну из них я не обидел, правда,
Султанша встала, обняла великого Сулеймана и едва шепнула:
— Я знаю, мой господин хороший… Аллах наградит тебя за твою доброту, а я тоже с радостью помогу тебе насколько смогу, насколько хватит сил и умения.
Тем временем, пока Роксолана возилась с капризным гаремом, великий Сулейман по наущению джаншии Кара-Арефы спешно созвал диван. Высший турецкий старшина должен был выслушать отчет Кара-Арефы о новой военной силе в степной Украине, той силе, которая своими деяниями угрожает не только Бахчисараю, но и самому султанскому государству. Создана эта новая сила старостами черкасским, каневским и хмельницким.
— Я слышал об этой силе, — серьезно сказал султан, — но мало что знаю о ней. Кажется, наши янычары давно разбили их крепость на острове Хортица, а казаков разогнали байбары. Теперь снова речь идет о тех башибузуках. Откуда они взялись? Пусть светлейший господин джаншия расскажет об этих неверных подробнее.
Светлейший господин Арефа низко поклонился и, сложив ладони как на молитву, тихо сказал:
— Этих неверных казаков уже не разгонят байбаки. Я был в тех краях по приказу великого султана и имею достоверные данные, что их в новой Сечи-Томаковке сейчас не менее двадцати тысяч — вымуштрованных и весьма смелых казаков. Их набрали те старосты, земли которых лежат ближе к нашим границам: в округах Каневщины, Черкасс, а большинство из них со степной Украины, центром которой являются сейчас такие города, как Полтава, Лубны и Переяслав. Этим казакам помогают еще и так называемые городовики, то есть те казацкие сотни, которым дают приказы нападать на нас те же старосты. А приказы у них всегда одни и те же: жечь татарские аулы в татарских степях и уничтожать наши сторожевые галеры на Днепровских границах. Мало того: они, эти запорожцы, настолько распоясались, уже осмеливаются нападать и отбирать земли, добро тех народов, которые находятся под протекцией всемогущего нашего властелина великого Сулеймана. Было уже несколько нападений на Молдавию, Валахию, недавно эти башибузуки взяли на абордаж четыре наши большие галеры, избили турок-моряков и сожгли корабли. Отбиться не хватило сил, остатки нашей отважной курты оклемались только на территории Балкан. А когда наша курта собралась строго наказать этих бродяг, она не смогла их найти. Силы этого сечевого войска растут изо дня в день.
Сегодня как никогда весело и шумно на сечевой площади, а еще веселее за сечевой окраиной. Здесь разрешается стоять всем, у кого есть какое-нибудь дело к сечевой общине. Вся Вишневетчина и пограничники Дикого Поля, в котором живут смелые «займанцы вольных степей», все знают, сколько сечевики-победители отобрали военного добра у врага. Все знают, что запорожцы сожгли три турецкие каторги в устье Днепра. Все знают, что запорожцы сбросили невольничьи кандалы. Время спустя прошел новый слух по всей степной Украине, что в татарских степях за Диким Полем запорожцы догнали ордынцев с белым ясырем, где-то около Струковых степей, отбили полон и повернули назад арбы с награбленным селянским добром. Так что многие селяне и ремесленники собирались увидеться с родней, обнять сына, брата, мужа; отвезти гостинец, а кто и обменяться с казаком каким-нибудь более новым, недавно добытым пистолем, охотничьим ножом или хорошим ятаганом: земледелец ходил за плугом с мушкетом за плечами, ремесленник держал наготове пистоль.
Султан Сулейман. Османская миниатюра
Сегодня воскресенье, и народ крещеный ехал отовсюду. Привезли кто пшеницу, кто муку, кто мед, кто пшено, рыболовные снасти, косы на сено для казацких лошадей, пиво в бочонках. Цыгане тоже засуетились: они пригнали косяки полудиких жеребцов… Были здесь и сытые волы тоже на обмен, были и стада тонкорунных овец.
Почти у каждой телеги толпились молодые казаки, особенно там, где красовались девушки в вышитых сорочках и красивых плахтах: ехали они к парням, шепнуть, что не забыла, шепнуть, что будет ждать к весне и встанут на рушники после Пасхальной недели.
Возмужалые и даже немного поседевшие паны Сангушко и Барат сидели в старшинской комнате и пристально прислушивались к тому, что рассказывал им послушник Петр из Черниговского монастыря. А рассказывал он им то, что оба старшины никогда и не надеялись услышать. Нашлись пленницы, которых долго по всему миру искали родственники. Нашлась Настенька Висовская, невеста пана Яремы Сангушко, нашлась и Оксана Барат, родная сестра старшины Зиновия Барата. Обе живы, здоровы. Настенька Висовская уже султанша и искренняя патриотка казацкого края. Старец Исидор целовал крест и Евангелие. Он утверждает, что видел своими глазами Оксану Барат, разговаривал с ней не раз и не два: Настенька, прежняя школярка, Настенька-пленница живет в султанском дворце султаншей; Оксана получила свободу, но не покинула свою любимую подругу, живет при ней.
Тогда пан Ярема сказал:
— Пойдем с кошевым Байдой на этого проклятого Сулеймана, который погубил нашу жизнь и жизнь наших лучших панночек…
Послушник низко поклонился, вытащил из камилавки спрятанное там письмо и тихо сказал:
— Не следует казакам так убиваться и грустить. На все воля Божья. Не надо терзать себя незримым, потому что и в беде человек живет под Божьей рукой… Лучше помолитесь, и да просветлится ваш ум. Вот возьмите письмо от самого монаха учителя Исидора. Видимо, этот славный монах пишет вам справедливые слова, он мудрый, как змей.
Обеспокоенные старшины стали читать письмо.
Монах учитель из Константинополя писал подробно о сказочной жизни обеих пленниц, и особенно о странной судьбе Настеньки, которая сменила имя, но не сменила сердце, и хотя стала Роксоланой, но всегда молится Богу, как истинная христианка. Своей судьбе покорилась, как покорилась и султану Сулейману, покорилась в великой скорби и в неволе родила сына… Этот невольный грех искупает она молитвами, щедрыми дарами в госпитали, а также покровительством своего обиженного казацкого народа.
Не надо искать ее вину там, где ее и не было никогда, виноваты князья, которые не заботятся о своем народе.
Было раннее утро. Отец Исидор в своей маленькой келье стоял на коленях перед иконой Спасителя Мира. В великой скорби, сложа руки, молился за невинно убиенных и за тех, которых сегодня поведут на казнь. Молился, чтобы милосердный Бог послал смерть без мучений приговоренным Яреме и Дмитрию и оправил в Царство Небесное, где нет ни печали, ни воздыханий, а только вечная жизнь.
Вчера вечером получил он страшную весть: смелый патриот казак Ярема Сангушко, жених тихой голубки Настеньки, а ныне султанши Роксоланы, находится сейчас в Стамбуле, сидит не в роскошных турецких палатах и не в дорогих одеждах, а в темной, без окон, тюрьме, израненный, измученный и жаждущий. Сидит затем, чтобы сегодня после обеда всенародно лечь под топор палача. Всем известно, что если великий Сулейман обрек Сангушко и еще кошевого Байду лечь под топор, уже ничто не спасет этих двух казаков от смертных мук под острым топором. Молился монах, потому что хорошо знал тех казаков, хорошо знал эту красивую Украину, знал ее народ, который терпит обиды от королей, князей, турок, татар и никак не может отбиться от обидчиков… И этих народолюбцев, которые смело идут оборонять свой край, ведут на публичную казнь. Знал, потому что прожил в Украине всю свою молодую жизнь.