Роль морских сил в мировой истории
Шрифт:
Было бы неверным говорить, что Англия истощена в сердцевине, но ее зависимость от внешнего мира такова, что придает значимость этой фразе.
Эта аналогия в положении не осталась не замеченной в Англии. С того времени по сей день завоевание территорий посредством морской силы сочеталось с определяющим влиянием этой силы на политику страны. Путь в Индию – представлявший собой во время Клайва дальний и опасный переход без собственных промежуточных пунктов для остановок – был обеспечен, когда представилась возможность, приобретением (захватом. – Ред.) острова Святой Елены, мыса Доброй Надежды и Маврикия (бывший Иль– де-Франс). Когда паровой двигатель позволил освоить пути через Красное и Средиземное моря, Англия захватила Аден и позднее утвердилась на острове Сокотра. Мальта уже попала в ее распоряжение во время революционных войн Франции. Лидерство Англии, явившееся краеугольным камнем коалиции против Наполеона, позволило ей вытребовать для себя этот остров на мирной конференции 1815 года. Поскольку Мальта находилась на расстоянии всего тысячи миль (1800 км) от Гибралтара, сферы контроля этих двух военных баз пересекаются. Нынешнее время стало свидетелем того, что расстояние от Мальты до Суэцкого перешейка, не имевшее промежуточных опорных пунктов, ныне патрулируется – благодаря тому, что Египет, несмотря на противодействие Франции, передал Кипр под английский контроль. (Кипр был передан Англии во «временное управление» Османской империей (а в 1914 году Англия Кипр аннексировала – до 1960 года). – Ред.) Важность всего этого для Индии сознавали еще Наполеон и Нельсон. Это побудило британского флотоводца послать
«Впервые со времени Средневековья, – пишет М. Мартин, касаясь Семилетней войны, – Англия победила Францию самостоятельно, почти без союзников, в то время как Франция располагала сильными подручными. Она победила исключительно за счет превосходства своего правительства».
Да! Но за счет превосходства правительства, использовавшего мощное оружие морской силы. Морская сила сделала Англию богатой и защищала, в свою очередь, торговлю, за счет которой страна благоденствовала. Располагая деньгами, Англия поддерживала своих немногочисленных союзников, главным образом Пруссию и Ганновер, в их самоотверженной борьбе. Мощь Англии демонстрировалась повсюду, куда доходили английские корабли, никто не мог соперничать с нею. Они шли куда хотели, и вместе с ними приходили английские пушки и войска. Благодаря такой мобильности силы англичан умножались, а силы ее врагов рассеивались. Владычица морей повсюду оберегала от врагов свои морские магистрали. Неприятельские эскадры не могли объединиться, ни одна крупная эскадра не могла выйти из порта, а если выходила, то лишь для того, чтобы ее неопытные экипажи и командиры сразились с ветеранами, закаленными штормами и войнами. Если исключить случай с Меноркой, Англия старательно удерживала свои морские базы и охотно захватывала опорные пункты противника. Каким грозным стражем выглядел Гибралтар для французских эскадр, базировавшихся на Тулон и Брест! На какую французскую поддержку могла надеяться Канада, когда английский флот имел Луисберг с подветренной стороны?
В этой войне выиграла страна, которая в мирное время пользовалась морем, чтобы умножить свое богатство, а во время войны господствовала благодаря мощи своего флота, благодаря численности поданных, живших за счет моря и рядом с морем, благодаря многочисленным оперативным базам, разбросанным повсюду. Однако нужно заметить, что сами эти базы утрачивали свое значение, если сообщение между ними прерывалось. Именно поэтому французы лишились Луисберга, Мартиники, Пондишери, именно поэтому Англия лишилась Менорки. Базы и подвижные силы, порты и эскадры взаимодействовали друг с другом [105] . В этом отношении флот представляет собой, по существу, летучее соединение. Он охраняет коммуникации между своими портами и препятствует сообщению между портами противника. Но в то же время флот оказывает поддержку сухопутным силам с моря, он господствует на водном пространстве, которое может освоить человек на обитаемой части Земли.
105
Это замечание, всегда справедливое, вдвойне верно сейчас, после появления кораблей с паровыми двигателями. Пополнение запасов угля парового судна является потребностью более частой, острой и повелительной, чем любая потребность парусного корабля. Напрасно ожидать активных морских операций вдали от хранилищ угля. В равной степени напрасно приобретать отдаленные угольные хранилища без владения мощным военным флотом. Они просто попадут в руки противника. Но самое опасное из всех заблуждений заключается в надежде сокрушить противника одной лишь охотой за его торговыми судами без угольных хранилищ за национальными границами.
Глава 9
Если у Англии были основания досадовать на то, что она извлекла из Парижского договора не все выгоды, на которые могла рассчитывать благодаря своим военным успехам, то Франция не могла не испытывать недовольство своим послевоенным положением. Выигрыш Англии почти полностью измеряется французскими потерями, даже уступка Испанией победителю Флориды была совершена ценой уступки Францией Луизианы испанцам. Естественно, мысли французских государственных деятелей и народа, вынужденных подчиниться необходимости нести бремя побежденных, обращались к будущему с его возможностями добиться реванша и компенсаций. Герцог де Шуазель, способный, хотя и высокомерный вельможа, остался вести дела еще несколько лет и неустанно трудился ради восстановления французской мощи, подорванной условиями договора. Ему не нужно было добиваться альянса с Австрией, он уже был заключен и действовал, когда герцог пришел к власти в 1758 году. Но Шуазель даже на начальном этапе правления понимал, что главным врагом была Англия. Он стремился, по возможности, мобилизовать против нее все силы страны. Поражение Конфланса сорвало его планы вторжения на Британские острова. Шуазель стремился теперь в полном согласии со своей главной целью настроить против англичан Испанию и вовлечь ее в союз с Францией. Объединенные усилия двух королевств, располагавших удобным побережьем, могли, при разумном управлении и достаточном времени для военных приготовлений, создать флот, который послужил бы достойным противовесом английскому флоту. Верным было, несомненно, и то, что более слабые морские державы, если бы они смогли договориться и эффективно взаимодействовать, решились бы объявить войну правительству страны, чья сила вызывала зависть и страх и которое действовало вопреки правам и благу других государств (как действуют всегда власти стран, располагающих неограниченными возможностями). К несчастью для Франции и Испании, альянс состоялся слишком поздно. Но за фактическим уничтожением французского флота в 1759 году последовал настоящий взрыв национального энтузиазма вокруг строительства военного флота, что умело поддерживалось и направлялось Шуазелем. «Из конца в конец Франции национальное чувство пронзительно кричало: «Флот должен быть восстановлен». В фондах сосредотачивались пожертвования городов, корпораций и отдельных лиц. В еще недавно затихших портах развилась бешеная активность. Повсюду строили и ремонтировали корабли». Министр также сознавал необходимость восстановления воинской дисциплины и боевого духа, а также накопления строительных материалов для флота. Однако слишком много времени было упущено. Посреди большой и неудачной войны не время затевать военные приготовления. Поговорка «Лучше поздно, чем никогда» не так надежна, как поговорка «Во время мира готовься к войне». Положение Испании выглядело лучше. Когда разразилась война, эта страна, по оценке английского морского историка, располагала сотней кораблей различной величины. Из них около шестидесяти были линейными кораблями. Тем не менее, хотя присоединение Испании к многочисленным врагам Англии могло поставить ее в критическое положение, сочетание в пользу Англии численности, мастерства, опыта и престижа моряков было неустранимо. С 70 тысячами моряков-ветеранов Англия могла лишь подтвердить завоеванные позиции. Итоги войны нам известны.
После заключения мира проницательный Шуазель оставался верным своим первоначальным замыслам. Восстановление флота продолжалось. Оно сопровождалось и подстегивалось, как уже упоминалось, духом профессиональной гордости офицеров флота и их желанием сделать карьеру (что в конкретных условиях существования флота Соединенных Штатов могло бы послужить примером). Строительство военных кораблей продолжалось с большой энергией и широким размахом. В конце войны, благодаря начавшейся в 1761 году кампании энтузиастов, французы привели в хорошее состояние 40 линейных кораблей. В 1770 году, когда Шуазель ушел в отставку, королевский флот насчитывал 44 линейных корабля и 50 фрегатов. Арсеналы и склады были заполнены, создано хранилище корабельного леса. В то же
106
Troude. Op. cit.
Недисциплинированность этого свойства, которой уступали некоторые малодушные офицеры, напрочь разбивалась при столкновении с решительным и яростным характером Сюффрена. Но недовольство грозило перекинуться в мятеж, заставив его после четвертого боя писать в своих депешах морскому министру следующее: «Мою душу терзают постоянные нарушения долга моряками. Страшно подумать, что я мог четырежды уничтожить английский флот, но он все же существует». Реформы Шуазеля разбивались об эту скалу, которую устранило лишь всеобщее восстание народа. Зато при нем произошло значительное улучшение личного состава корабельных экипажей. В 1767 году Шуазель реорганизовал корабельную артиллерию, создав корпус из 10 тысяч артиллеристов, которые систематически, раз в неделю в течение десяти лет, практиковались в стрельбе до следующей войны с Англией.
Не теряя из виду ни одной части своего плана, Шуазель, укрепляя морскую и военную мощь Франции, уделял особое внимание союзу с Испанией, искусно поощрял и содействовал усилиям этой страны на пути развития под властью Карла III, лучшего из королей Бурбонской династии. Сохраняющийся альянс с Австрией поддерживался, но надежды Шуазеля были в основном связаны с Испанией. Работа ума и проницательность, разом обратившиеся на Англию, это средоточие вражды против Франции, оправдывалась и освещалась всем ходом Семилетней войны. Испания была самым надежным и сильным (благодаря эффективному управлению) союзником. Непосредственное соседство и расположение портов ставили Францию и Испанию, как морские державы, в особенно выгодное положение. Их альянс, продиктованный здравой политикой, семейными связями и справедливым страхом перед морской силой Англии, был для Франции еще более достижимым в связи с недавними и все еще не пережитыми обидами, которые продолжали терзать Испанию. Гибралтар, Менорка и Флорида все еще оставались в руках Англии, и ни один испанец не мог чувствовать себя спокойно, пока не будет смыт этот позор.
Легко предположить, и это подтверждают французские историки, что Англия с беспокойством следила за усилением французского флота и с удовольствием ослабила бы его в удобное время. Однако сомнительно, чтобы она желала из-за этого начинать войну. В годы, последовавшие за Парижским миром, ряд сменяющих друг друга кабинетов министров, ориентированных в основном на внутреннюю политику или незначительные партийные мероприятия, стал причиной того, что внешняя политика страны стала являть собой разительный контраст энергичному, властному, но честному курсу Питта. Внутренние неурядицы, за которыми последовали большие войны, и прежде всего конфликт с североамериканскими колониями, который начался в 1765 году с хорошо известного закона о гербовом сборе (закон об обложении гербовым сбором всей судебной и коммерческой документации, периодических изданий, памфлетов и т. п. – Ред.), сомкнулись с другими причинами, чтобы парализовать Англию. В годы, когда Шуазель был министром (в 1758–1761 годах – министр иностранных дел, в 1761–1766 годах – военный и морской министр, в 1766–1770 годах – военный министр и министр иностранных дел. В 1758–1770 годах Шуазель являлся фактическим руководителем внешней политики Франции. – Ред.), как минимум дважды предоставлялись удобные случаи, которые решительное, готовое к действию и не слишком щепетильное правительство могло бы легко обратить в повод для войны. Тем более что эти случаи касались той самой морской силы, которая для Англии более, чем для других стран, является объектом справедливой и ревнивой озабоченности. В 1764 году генуэзцы, уставшие от безуспешных попыток овладеть Корсикой, снова попросили Францию занять порты, где размещались их гарнизоны в 1756 году.
Корсиканцы тоже направили во Францию посла с целью ходатайствовать о признании независимости острова с учетом их готовности платить такую же дань, какую прежде они уже платили Генуе. Последняя же, чувствуя, что не способна вернуть себе остров, решила в конце концов частично уступить его. Сделка приняла форму официального разрешения королю Франции пользоваться суверенными правами на всей территории и в гаванях Корсики в качестве гарантии выплаты ему долгов республикой. Эта уступка за ширмой такой гарантии с целью прикрыть усиление Франции в глазах Австрии и Англии напоминает навязанную и плохо скрытую сдачу Кипра Англии девять лет назад (в 1878 году. – Ред.) – сделку, возможно, столь же окончательную и далекоидущую, как и в случае с Корсикой. Англия выразила протест, и в довольно резкой форме, но, хотя Берк говорил, что «Корсика как провинция Франции ужасает», только один член палаты общин, отставной адмирал сэр Чарлз Саундерс, решился сказать, «что лучше начать с Францией войну, чем согласиться, чтобы она владела Корсикой» [107] . Учитывая признанные тогда интересы Англии в Средиземноморье, очевидно, что не следовало допускать, чтобы такой удобно расположенный остров для воздействия на побережье Италии и сдерживания активности морской базы на Менорке, как Корсика, перешел в руки могущественного хозяина, если страна была готова и стремилась к войне.
107
Mahon. Op. cit.
В 1770 году между Англией и Испанией снова возник спор относительно владения Фолклендскими островами. Не стоит останавливаться на существе претензий сторон в отношении того, что представляло собой тогда скопление голых островов, лишенных как военных, так и природных выгод. И Англия, и Испания имели там поселения, над которыми развевались национальные флаги. В английском поселении командовал капитан флота. В июне 1770 года перед этим поселением, называвшимся порт Эгмонт, неожиданно появилась оснащенная в Буэнос-Айресе испанская эскадра из 5 фрегатов с 1600 солдатами на борту. Горстка англичан не могла оказать этим войскам серьезного сопротивления. Обменявшись с испанцами несколькими выстрелами в знак защиты чести флага, они капитулировали.