Роль жертвы
Шрифт:
— Боишься, что разобьете? — спросила я, вспомнив рассказ горчаковский жены про день рождения старшей дочери: «пришли старшеклассники, лицом и статью — вылитые питекантропы, устроили пляски и кирпичными задами все ручки с мебели посшибали...»
— На всякий случай лучше убрать, — озабоченно пояснил ребенок. — Да, и еще: деньги в доме есть?
— Немножко есть, а что?
— Лучше тоже убери.
— Что, не доверяешь друзьям? — удивилась я.
— На всякий случай, от греха подальше, — веско сказал Хрюндик, и я в который раз подивилась, как я по-детски безалаберна и как он по-взрослому предусмотрителен.
— Ладно, пуся моя, все сделаю. Стол накрою, вазы приберу, деньги спрячу, а сама отвалю, — заверила я свое ненаглядное чадо. Хоть по телефону он уже басит, на вид — дитя дитем. — Скажи-ка мне, моя птичка, а девочки будут?
— Конечно.
Но мне этого было мало, хотелось развить тему.
— А будет девочка, которая тебе нравится?
— Такой девочки нет, — сказал сыночек, как отрезал.
Основании сомневаться в его искренности у меня не было, но отсутствие у него интереса к женщинам меня беспокоило. Разведдопрос продолжился.
— Тебе что, никто не правится? — пристала я к нему, как банный лист.
— Никто.
— У вас что, в классе нет интересных девочек? Симпатичных, умненьких, с изюминкой? — мне, конечно, хотелось верить, что избранница моего сына, если уж мне суждено терпеть какую-то избранницу, будет именно такой. Как минимум симпатичной и с изюминкой.
— Почему, есть, — пожал плечами мой отпрыск. — Только мне никто не нравится.
— Неужели ты еще ни в кого не влюблялся? — поразилась я. Сколько себя помню, влюбленность была моим хроническим состоянием, с пяти лет начиная.
Сын снисходительно посмотрел на меня.
— Мне просто жалко тратить на это время, — пояснил он, и я рассмеялась.
— Хрюшечка моя, «это», если придет, тебя не спросит. «Это» всегда происходит помимо твоей воли, ты просто в один прекрасный момент поймешь, что влюбился, и все. Хочешь ты, или не хочешь тратить время.
— Да? — расстроился бэби.
— Да, — подтвердила я на основании своего многолетнего опыта, и вдруг вспомнила актрису Климанову. Она жила с мужем, любила его. Муж от нее ушел. Наверняка было так, а не иначе, поскольку она его до сих пор любит, мучается без него, и при таких условиях сама от него не ушла бы. Вроде бы надо забыть Латковского, а не получается, аж в клинику неврозов попала. О разводе с Латковским она говорила как о факте, который уже нельзя изменить, но сердце отказывалось этот факт признавать.
Разговор о любви продолжался в течение всего вечера. Мой пытливый следовательский ум отказывался совместить стремление ребенка модно подстричься (он обычно выбирает себе прическу по каталогу, чем изводит вечно торопящихся куаферш) и модно одеться (модно — это «грязные» джинсы, кеды, какие Курт Кобейн имел обыкновение покупать на распродажах, и футболки на три размера больше, чем надо) с отсутствием в природе девочки, ради которой все это делается. Спать я легла, разбередив себе душу воспоминаниями о мальчиках, по которым страдала с первого по десятый класс. Хотя, по правде-то, со второго класса до окончания школы привязанности мои не менялись: в течение учебною года я страдала по однокласснику, а в летние каникулы — по мальчику с дачи. Как-то они оба умещались в моем сердце, каждый в свой сезон. А пока отношения не выходят за рамки платонических, хранить верность достаточно легко.
А с утра, собираясь на работу, я предусмотрительно выпила двадцать капель валокордина, поскольку мне предстояло заглянуть в Лешкин сейф и определиться, что из находящегося там — срочно, что очень срочно, а что и вообще ждать не может. И работать, работать, работать. Вот и отпал сам собой вопрос, где я буду мыкаться в выходной, пока у ребенка идет гульбище: приду-ка я на работу и займусь делами.
Зоя с красным опухшим от слез лицом уже дежурила в Лешкином кабинете, позвякивая ключами от сейфа. Я заглянула туда, и мы вместе стали метать на стол дела, делишки и бумажки в виде жалоб граждан. При этом Зоя в первую очередь смотрела на сроки по делам и жалобам, а я на фабулы. Разметав все на кучки, я поняла, что надо везти все это добро к Лешке в больницу, чтобы он дал ценные указания, что с добром делать.
— Зоя, тебе придется мне помогать, — сказала я, и наша Джульетта вся засветилась. Конечно, со мной появляться в больнице безопаснее: а вдруг жена нагрянет, а мы тут по вполне пристойному поводу.
Выклянчив у шефа машину, мы с Зоей погрузили все Лешкино богатство в две сумки и отправились навещать болезного. Зоя всю дорогу причитала, как Лешенька страдает, как болит его ножка, как не хватает ему в больнице полноценного питания, а я машинально поддакивала, погруженная в свои мысли.
Наконец мы прибыли. Лифт, естественно, не работал, травматологическое отделение, естественно, находилось на седьмом этаже, и мы с Зоей, две неюные газели, поволокли битком набитые макулатурой сумки на верхотуру. Зоя по пути причитала вслух, особенно по поводу того, что мы забыли заехать на рынок и прикупить Горчакову дополнительной жратвы. А я тащилась молча — берегла дыхание, и мрачно думала, кто виноват в моей собачьей жизни. Вышла бы я замуж за итальянца Пьетро — валялась бы сейчас на пляже в солнечной Италии и в гробу видала просроченную жалобу гражданки Чернобыльской А. С. В итоге моих раздумий, по мере приближения к седьмому этажу, виноватым во всем как-то непринужденно оказался Горчаков, и, когда мы вползли в палату, я даже не поздоровалась с ним. Не говоря уж о том, чтобы поинтересоваться его здоровьем.
Впрочем, мою свинячью невежливость с лихвой компенсировала Зоя, бросившись на Горчакова и припав к его груди, прямо как Аксинья к любовнику на берегах тихого Дона. Горчаков при этом закрыл глаза и издал такой сладострастный стон, что камень бы затрепетал. Я же скрипнула зубами и отвернулась: сил не было наблюдать этот производственный адюльтер, и с грохотом бросив сумку с делами прямо под кровать страждущего, вышла из палаты переждать самые эротические моменты, а заодно покараулить на предмет возможного приближения Ленки Горчаковой.
Немало времени прошло, пока из палаты высунулась Зоя и смущенно пригласила меня присоединиться к ним. За время, деликатно предоставленное мною этой пылкой парочке, я успела прочитать все анатомические и просветительские плакаты, украшающие коридор травматологии, и наизусть выучить средства профилактики остеопороза. Почему-то знакомство с проблемами лиц, страдающих от остеопороза, не улучшило моего настроения. В палату я вошла с таким выражением лица, что Лешка пискнул и дернул прицепленной к противовесу ногой.
— Не дергайся, сказала я с металлом в голосе, — все равно ты в беспомощном состоянии.
— Не бери грех на душу, Маша, — поспешно проблеял пострадавший, — это же отягчающее обстоятельство.
— Больно надо об тебя руки пачкать, — я присела на край кровати. — Давай лучше рассортировывай свое хозяйство.
Лешка покорно взялся за работу. Прерываясь только для того, чтобы прожевать и глотнуть кусок очередного деликатеса, заботливо подсунутого Зоей, он довольно быстро и толково распределил, что нужно сделать в первую очередь и что может немного потерпеть, и написал подробные планы расследований, чего не делал, наверное, со времен нашей стажерской юности.