Рольф в лесах
Шрифт:
Рольф многому научился за всё время своего пребывания в вигваме. Он умел теперь так приладить дымовой клапан, чтобы он действовал при всяком направлении ветра; узнавал по заходу солнца, какая погода будет на другой день; узнавал, не подходя даже к берегу, будет ли отлив, который обнажит богатейшие залежи устриц. Опытным пальцам его достаточно было одного прикосновения, чтобы узнать, поймалась на крючок черепаха или рыба, а звучание том-тома безошибочно указывало ему на приближение ливня.
Рольф, уже давно привыкший к труду, сделал много улучшений в лагере; так, например, он сжёг мусор, из-за которого в вигваме было множество мух. Он настолько привык к лагерной
Старшина Хортон пользовался большим уважением в Мианосе; он был человек добросердечный, здравомыслящий и состоятельный. Ему принадлежали все леса Эземука — те самые леса, которыми когда-то владели предки индейца. Рольф и Куонеб работали иногда у Хортона, знали его очень хорошо и любили его за доброту.
Однажды в среду, в жаркое июльское утро, к вигваму у скалы подошёл Хортон, плотный и чисто выбритый мужчина.
— Добрый день, — сказал он и, не теряя времени, перешёл к делу. — Среди старшин нашего города идут бесконечные споры и рассуждения о том, следует ли допускать, чтобы сын христианских родителей оставил своих братьев христиан, вёл дружбу с язычником и жил, словно дикарь. Я не согласен с теми, которые считают такого славного малого, как Куонеб, опасным врагом общества. Тем не менее все старшины, судьи, священники сильно взволнованы жизнью христианского мальчика у дикаря. Меня самого обвиняют в том, что я малоревностный христианин, ибо потворствую нечестивому пребыванию сатаны на моей земле, в моих владениях. Я явился сюда против своего желания. Меня послали «Совет старшин» и «Общество распространения христианства среди язычников». Объявляю тебе, Рольф Киттеринг, что ты, как не имеющий родителей и несовершеннолетний, находишься под опекой прихода, и старшины решили, что ты должен сделаться членом семьи самого достойного из старшин — Иезекииля Пека, дом которого проникнут духом благочестия и истинной веры. Человек этот, несмотря на свою холодность и строгость, пылкий ревнитель религии. Итак, мой милый мальчик, не смотри на меня, как жеребёнок, который в первый раз почувствовал удар кнута. У тебя будет свой дом, и ты будешь жить у настоящих христиан.
«Как жеребёнок, почувствовавший удар кнута!» Нет! Рольф скорее походил на подстреленного зверя. Вернуться обратно к белым людям и стать работником на ферме; покинуть Куонеба, когда перед тобой только начал раскрываться лесной мир, променять всё это на благочестивый дом старого Пека, жестокость которого, как известно, выгнала из дому собственных детей его! Нет, мысль об этом возмутила Рольфа до глубины души.
— Я не пойду, — отрезал он, с вызывающим видом смотря на толстого и благодушного старшину.
— Полно, Рольф, речь твоя неприлична. Не допускай, чтобы язык твой вовлекал тебя в грех. Исполняется то, чего желала твоя мать. Будь благоразумен; ты скоро поймёшь, что всё делается к твоему благу. Я всегда любил тебя и готов быть твоим другом. Можешь рассчитывать на меня. Хотя мне велели привести тебя сейчас же, я дам тебе несколько дней на размышление. Обдумай всё на досуге. Помни только, что в будущий понедельник, и не позже, тебя ждут у Пека. Боюсь, что если ты не явишься, сюда придёт посол, который будет далеко не так ласков с тобою, как я. Будь же добрым мальчиком, Рольф, и помни, что в новом доме своём ты будешь жить среди христиан.
Толстый посланник кивнул дружелюбно головой и, видимо, огорчённый чем-то, повернулся и ушёл.
Рольф медленно опустился на камень и уставился на огонь. Куонеб встал и занялся приготовлением обеда. Обычно Рольф всегда помогал ему. Теперь же он ничего не делал и мрачно смотрел на раскалённые угли. Обед через полчаса был готов. Рольф ел мало и затем ушёл в лес один. Куонеб увидел немного погодя, что он лежит на утёсе, смотрит в пруд и бросает туда камешки. Вскоре поле этого Куонеб ушёл в Мианос. Вернувшись домой, он нашёл большую кучу дров, нарубленных Рольфом. Ни одного слова не было сказано между ними. Выражение мрачной злобы и упорства на лице Рольфа сменилось выражением полного отчаяния.
Ни один из них не знал, что думает другой.
Ужин прошёл в полном молчании. После ужина Куонеб целый час курил свою трубку, и оба безмолвно смотрели на огонь. Над головой у них кричала и хохотала сова, заставляя прыгать и лаять собаку. Долго длилось молчание, и, наконец, краснокожий сказал:
— Рольф, я хочу перебраться в северные леса.
Слова эти поразили Рольфа, который знал, какое значение имела эта долина для Куонеба, свято чтившего память своего народа.
— Покинуть всё это? — спросил Рольф, указывая рукой на утёс, на протоптанную мокасинами дорогу, на равнину, где стоял погибший Питуквепен и где были могилы истреблённого племени.
Глаза их встретились, и из груди индейца вырвалось одно единственное слово:
— Да!
И в этом одном слове, произнесённом глухим и упавшим голосом, он высказал свою глубокую привязанность к родине, и всю борьбу, происходившую у него в душе.
Дружба восторжествовала над привязанностью к родной земле. Рольф понял всё и чуть не заплакал.
— Я тоже пойду с тобой.
— Да! Идём… Придёт день, когда я вернусь. Наступило долгое молчание.
— Когда же мы отправимся в путь? — спросил Рольф.
— Завтра ночью, — был ответ.
XV. В северные леса
На следующее утро Куонеб вышел из вигвама с тяжёлым мешком за плечами и направился к Мианосу. Никто не нашёл ничего удивительного в том, когда он, войдя в лавку старика Пека, предложил ему купить пару лыж, связку ловушек и капканов, несколько тарелок из берёзовой коры и липы, том-том и взамен всего этого получил чай, табак, порох и два доллара деньгами. Он ушёл, не говоря ни слова, и скоро вернулся в вигвам. Взяв котелок, Куонеб отправился в лес и наполнил котелок ореховой корой, только что снятой с дерева. Он налил в котелок воды и кипятил её до тех пор, пока она не стала орехового цвета. Когда вода остыла, он вылил её на плоское блюдо и сказал Рольфу:
— Поди сюда, я хочу превратить тебя в Сайневе.
Он взял мягкую тряпочку, намочил её в ореховой жидкости и вымазал Рольфу голову, шею и руки. Рольф сказал ему:
— Можешь выкрасить меня всего.
Он разделся, и кожа его, покрытая слоем желтовато-коричневой жидкости, стала блестящего медно-красного цвета; он превратился в индейского мальчиками никто не мог бы узнать в нём Рольфа Киттеринга. Краска скоро высохла. Рольф снова оделся, чувствуя, что он сжёг за собою корабли.