Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение
Шрифт:
4. А.А. Блок. «Я лучшей доли не искал». Из дневников и записных книжек. М., «Правда», 1988, с. 515 – запись от 16 ноября 1919 года.
5. Высказанные Чехову слова Толстого о Горьком цитируются по: П. Басинский. Указ. соч.
6. «Огонек», № 51-1989, с. 16. Дневниковая запись от 6 ноября 1923 г.
7. А.А. Блок. Указ. соч., с. 459.
8. К.И. Чуковский. Указ. соч., с. 180.
10. А.А. Блок. Записные книжки. М., 1965, с.509.
11. З.Н.
12. К.И. Чуковский. Указ. соч., с. 95.
16. Устами Буниных. Дневники Ивана Алексеевича и Веры Николаевны Буниных. «Нева», №№ 5,6-1991 г., запись от 23 ноября/6 декабря 1918 г.
17. К.И. Чуковский. Указ. соч., с. 148.
18. П. Пильский. Указ. соч., с. 152.
19. А. Штейнберг. Друзья моих ранних лет (1911-1928). «Синтаксис», Париж, 1991. Изложение аспектов книги в статье Е. Эткинда «О рыцарях со страхом и упреком» – «Литературная газета», 13 мая 1992.
20. Устами Буниных. Л.И. Гольберштадт – журналист, секретарь сборников «Северное сияние», редактором которых был И.А. Бунин.
21. К.И. Чуковский. Две души М. Горького (статья впервые опубликована в Ленинграде в 1924 году). «Собрание сочинений в двух томах». М., «Правда», 1990, том 2, с. 348.
Глава XX. «Неужели, неужели?..»
Горький – высшая и страшная пошлость.
Придет день, я восстану открыто на него. Да не только, как на человека, но и как на писателя. Пора сорвать маску, что он великий художник. У него, правда, был талант, но он потонул во лжи, в фальши.
Приведенные выше слова И.А. Бунина процитированы Верой Николаевной в ее дневнике. Далее она продолжает от своего имени: «Мне грустно, что все так случилось, так как Горького я любила. Мне вспоминается, как на Капри […] Ян сделал Горькому такую надпись в своей книге: «Что бы ни случилось, дорогой Алексей Максимович, я всегда буду любить вас» […] Неужели и тогда Ян чувствовал, что их пути могут разойтись, но под влиянием Капри, тарантеллы, пения, музыки душа его была мягка, и ему хотелось, чтобы в будущем это было бы так же. Я, как сейчас, вижу кабинет на вилле Спинола, качающиеся цветы за длинным окном, мы с Яном одни в этой комнате, из столовой доносится музыка. Мне было очень хорошо, радостно, а ведь там зрел большевизм. Ведь как раз в ту весну так много разглагольствовал Луначарский о школе пропагандистов, которую они основали в вилле Горького, но которая просуществовала не очень долго, так как все перессорились, да и большинство учеников, кажется, были провокаторами. И мне все-таки и теперь не совсем ясен Алексей Максимович. Неужели, неужели…»
Этими словами «Неужели, неужели…» с авторским отточием Веры Николаевны обрывается мучивший ее вопрос. В общем, для дневника, который она вела в Одессе, такой обрыв фразы не является характерным. Должны ли были эти слова развить предшествовавшую им мысль о том, что большинство из обучавшихся на вилле Горького социал-демократов были провокаторами охранки? Если так, то тогда переход «Мне все-таки и теперь не совсем ясен Алексей Максимович» достаточно красноречив. В общем, подозрения эти, если они действительно зародились у Буниных, отнюдь не парадоксальны. Там, на вилле «Спинола», действительно была особа, причем весьма близкая к Горькому, которая ссорила между собой представителей различных направлений российской социал-демократии. О ней и ее роли речь ниже – в разделе, посвященном прототипу образа Маргариты. Здесь же, в словах Веры Николаевны можно усмотреть наличие подозрений в отношении самого Горького.
О том, что такая направленность мыслей о Горьком не является чем-то необычным для Буниных и их окружения, свидетельствует сделанная через полгода (23 февраля/18 марта 1919 года) запись в этом же дневнике:
«Тут перешли к большевикам, а от них к Горькому. Куликовские говорили, что когда Бурцев написал, что «откроет им, кто был на службе у немцев, то все содрогнутся», многие подумали о Горьком».
Примечательно: «многие» подумали. То есть, уже не Бунины, как это предполагается в отношении содержания предыдущей выдержки, а именно «многие». Причем Бурцев явно имел в виду не Ленина, связь которого с германскими властями ни у кого в то время сомнений уже не вызывала. Чтобы уяснить всю серьезность утверждения Веры Николаевны, следует учитывать неординарность личности В.Л. Бурцева, знаменитого своей деятельностью по выявлению провокаторов охранки («ассенизатор партий» – так его называли). Разоблачение таких крупнейших провокаторов, как Азеф и Малиновский – его личная заслуга. В 1928 году, когда сам Бурцев в это время был уже в эмиграции, в СССР даже была издана его книга «В погоне за провокаторами» (переиздана в 1989 году издательством «Современник»). В 1917 году Бурцев выступил против антивоенной, «пораженческой» позиции Горького, обвинив писателя в измене родине.
С точки зрения оценки позиции Булгакова в данном эпизоде характерным является то, что стоило Бурцеву только намекнуть, как тут же «многие» подумали о Горьком. Значит, почва для этого существовала. Поэтому фраза «Неужели, неужели…» с достаточной степенью вероятности может быть истолкована в изложенной выше интерпретации.
«Многие подумали»… Конечно, сделанные в далекой Одессе замечания Веры Николаевны в своем личном дневнике могут кому-то показаться недостаточно веским основанием для использования в данных построениях. Согласен. Но все дело в том, что обвинение Бурцева точно так же было воспринято и самим Горьким. Более того, комментарий Горького на статью В.Л. Бурцева «Или мы, или немцы и те, кто с ними», опубликованную 7 июля 1917 года в «Русской воле» и послужившую началом кампании обвинений в печати Горького в измене родине, вошел в его эпистолярий. В письме к своей жене Е.П. Пешковой он писал: «Дурак Бурцев опубликовал в газетах, что скоро он назовет провокатора и шпиона, имя которого «изумит весь мир». Публика начала догадываться и догадалась: это Горький».
Подозрения в отношении Горького стали настолько значительным фактом того времени, что впоследствии даже каноническая «Летопись жизни и творчества М. Горького» поместила комментарий по этому поводу 3
Отсюда следует, что к отступничеству и сотрудничеству с инфернальными силами, как оно изображено в романе Булгакова, склонность у Горького существовала изначально. И поскольку уж «многие подумали», то и Булгаков мог об этом знать.