Роман для нежных женских душ. Часть вторая
Шрифт:
– Не хочешь работать – никто тебя не держит, расчет бери и давай до свиданья! – Он сделал рукой жест, недвусмысленно показывающий, что разговор окончен и что Шаик должен немедленно освободить хозяина от своего присутствия. На мгновение водитель замешкался, однако, пробормотав что-то невнятное, вышел, подавив желание яростно хлопнуть дверью.
– Извини, дорогой, что пришлось отвлечься – сияя любезнейшей улыбкой, обратился хозяин к своему посетителю, когда водитель вышел – сам понимаешь, им милость делаешь, а они тебе сразу на голову садятся. Народ совсем совесть потерял, доброту не ценит! Столько людей каждый день приходит, все просят «дай работу, дай работу», все хотят ко мне устроиться – Воздел руки вверх, призывая небесные силы в свидетели –
Словно очнувшись от дремоты, толстый заказчик медленно перевел взгляд на велеречивого хозяина. Справедливо рассудив, что он уже достаточно осведомлен о милосердном и справедливом владельце компании, равно как и о ленивых и неблагодарных работниках и подлых конкурентах, потенциальный клиент решил перейти к делу, небрежно поинтересовавшись расценками. Последовавший затем красочный и артистичный восточный торг заслуживает отдельного описания, которым, впрочем, мы не станем утомлять читателя…
Пошатываясь и прикрывая рукой глаза от яркого дневного света, дальнобойщик вышел из конторы. Хотя какой он, по правде говоря, дальнобойщик… Дома, в горах он, как мог, справлялся с разбитым, но еще фырчащим трактором, а здесь, на чужбине, он даже и не пытался освоить ни управление этим громоздким чудищем, ни правила перевозок. Как осваивать, если по-русски понимал плохо, а уж говорить или писать…
Тем не менее, звук стертых тормозных колодок он слышал отчетливо и собирался сказать об этом хозяину, но разговора не получилось. Самому себе признался, что побоялся не столько хозяйского гнева, сколько угрозы увольнения. Какое, к дьяволу, увольнение, когда еще не заработал и половины тех денег, без которых лучше не возвращаться. Сыну свадьбу справить, долг свояку отдать, да и дочь невеста уже, им с женой золота прикупить надо, а то обижаться начали, говорят, как перед родней, на людях показаться…Белая грязная собака обогнала Шаика, стараясь держаться от него на безопасном расстоянии. Едой от этого человека не пахло, а опасность получить пинок она почувствовала отчетливо.
Уже в кабине фуры Шаик вспомнил, что не проверил бортовые крепления, горкой насыпанная щебенка была сверху прикрыта, но борта с трудом сдерживали стихию рвущейся наружу колышущейся массы. Вылезать из машины, однако, не стал. Ноги сковала свинцовая усталость, мыслей никаких не было, тупое безразличие охватило все его существо. Повернул в замке ключ зажигания, рванул на себя ручку коробки передач и мощная фура с надсадным ревом выскочила из раздвинувшихся ворот.
* * *
Долгий весенний день клонился к закату и часа через полтора начало темнеть. Машин на привычной трассе было немного, дорогу недавно отремонтировали и она плавно струилась под колесами, коварно соблазняя водителей прибавлять скорость. Шаик непрестанно зевал, отгоняя наползавшую, как болотный туман, сонливость. Перед выездом с базы знакомая сердобольная учетчица насыпала ему леденцов, твердых, как прибрежная галька, сверху положила кислых зеленых яблок. Шаик кивком поблагодарил, но кулек не взял. Какой уважающий себя кавказец будет есть на ходу, да еще незрелые, вязкие на вкус подмосковные фрукты?
Зевнув до хруста, потянулся, прибавил звук отчаянно хрипевшего радио, поискал какую-нибудь музыку повеселее. Внутри что-то негромко щелкнуло и радио умолкло. В раздражении он ударил кулаком по щитку, подергал свисающие провода. Все было напрасно. Выругался, но как-то вяло, без облегчения. В кабине повисла тишина. Поскорей, поскорей бы доехать до места, разгрузиться и спать, спать, спать… Сдерживая зевоту, напряженно вглядывался в отчего-то странно пританцовывающую дорогу. Уже плохо соображая, что происходит, попытался резко объехать почему-то выскочивший на дорогу указатель и прибавил газу.
Колышущаяся масса щебенки дождалась своего часа и с оглушающим шумом рухнула вниз, когда фура, не снижая скорости («Давай, давай – почти лежа на руле и отчаянно борясь со сном, подбадривал себя Шаик одним из немногих знакомых ему русских слов) вырулила на основную дорогу, перегородив путь мчавшимся автомобилям. В долю секунды испарилась липкая дремота, все тело пронзила нестерпимая судорога. Оттолкнув от себя руль, Шаик выскочил из кабины и, зажав голову руками, бросился в придорожный кустарник. Клаксон фуры заклинило, и брошенная машина выла как живое существо, оповещая о случившейся трагедии…
Людские крики и стоны, скрежет смятых машин, нарастающий грохот рассыпающего дроблёного камня слились в чудовищную какофонию, от которой стыла в жилах кровь. Истерически рыдали женщины, тонкий детский плач перекрывала грубая ругань, но кто-то уже вызывал спасателей, ставил ограждения, накрывал пострадавших и старался увести в сторону детей. Плотное, удушающее облако оседающей щебенки нависло над местом катастрофы.
Перекрыть трассу удалось не сразу, на встречных направлениях образовался многокилометровый затор, который с трудом, во всеоружии звуковой и световой сигнализации пробивали аварийно-спасательные машины и кареты скорой помощи. С подветренной стороны зависла гигантская стрекоза вертолета МЧС, и уже скользили по канатам спасатели, распаковывая, едва коснувшись земли, оборудование. Помощь пришла, но счет шел на минуты, и ставкой была человеческая жизнь…
В ближайшем выпуске телевизионных новостей взволнованный диктор сообщил о страшной аварии на трассе. В Интернете вывесили список погибших и раненых. Многих пришлось госпитализировать, состояние троих пострадавших оценивали, как критическое. В их числе был сибирский предприниматель Сергей Николаевич Апраксин…..
* * *
Уложив Колю и прикрыв дверь в комнату Софьи Дмитриевны, Катя прошла в кухню. Присела на диванчик около свернувшейся клубком Редиски и задумалась. Прошло несколько месяцев после отъезда Ольги. Подруги регулярно переписывались, иногда разговаривали по телефону. Кате казалось, что, не отыскав родных, Ольга смирилась с неудачей, ведь к концу пребывания в Москве даже повеселела, особенно перед отъездом. Но в последнее время у Кати все чаще возникало неясное тревожное чувство. Похоже, у Ольги что-то произошло. По переписке жизнь как будто в норме, работает, в Исландию на симпозиум слетала, но в последнее время ее голос, будто покрытый ледовой коркой, звучал неестественно.
Расспрашивать Катя не решилась. Женевская подруга – человек довольно закрытый, да и тема болезненная, не для заочного обсуждения. Надо бы встретиться, поговорить. Но как? В Россию Ольга пока не собирается, хотя в гости к себе зовет постоянно – и в Женеву, и в Испанию. Только вряд ли получится. Пару недель Катя могла бы еще выкроить, летом у Коли каникулы, но как оставить одну Софью Дмитриевну? Она в последнее время заметно сдала, даже к кулинарным рецептам стала равнодушна. А перелеты, не говоря уже о смене климата, врач категорически исключил, да и сама она никуда, кроме дачи, ехать не желает.
Конечно, элементарное любопытство имело место быть, но по-настоящему Катю тревожило другое: она не могла избавиться от чувства вины. Привыкшей все брать на себя Кате казалось, что она несет определенную ответственность перед подругой: ведь это она уговорила Ольгу не ехать в Домск и прекратить контакты с лже-Капустиным.
Поступила правильно, сомнений нет, но даже представить трудно, какая пустота теперь в душе у Ольги, ведь потеряна надежда. А без надежды никак… Если она и отважится еще раз попробовать, то не сразу, хотя со временем еще сложнее будет. И так столько воды утекло, да и умирают люди…