Роман для женщин
Шрифт:
No comment.
Последнего зовут Ондра, и он заядлый спортсмен. Времени для Ингрид у него практически не остается: во-первых, он еще учится (в Институте физического воспитания и спорта), а во-вторых, тренируется на какое-то чемпионское звание… Ежедневно по два часа ездит на велосипеде, затем отправляется бегать. В день он должен пробежать не менее десяти километров. По средам и воскресеньям вместо бега обязательно плавает. Ингрид иногда ходит с ним в бассейн, но он совсем не обращает на нее внимания,
Разговор о плавании напоминает мне дайвинг с НИМ. Я глубоко дышу, чтобы не разреветься.
— Хотя иной раз я вполне его понимаю, — кивает головой Ингрид. — Сколько ему еще остается? Пять лет? Десять? Спортсмены кончаются в тридцать, максимально в тридцать пять. А потом абзац всему…
Она выпивает свою рюмку и доливает всем нам.
— У спортсмена, в общем, такая же трагичная доля в жизни, как и у нас, баб… — рассуждает она вслух.
Мама мужественно улыбается…
— Возможно, я живу с ним просто из солидарности… — не замечая ничего вокруг, продолжает Ингрид.
Вино сперва расслабляет меня, но, как только выпиваю третью рюмку, впадаю в невыносимую тоску по НЕМУ. Чувствую, как на глаза навертываются слезы. Мама встает и приносит пакет с фисташками. Ингрид, усевшись ко мне на колени, гладит меня по спине.
— Примерно месяц назад я тоже познакомилась с одним спортсменом, — говорит вдруг мама, многозначительно поднимая брови. — С женатым спортсменом…
— С женатым?! — притворно возмущается Ингрид. — Ну ты даешь, Яна…
Ухмыляясь, мама робко начинает рассказывать (в основном она не очень-то откровенничает): зовут его Кирилл. Врач-диетолог. Иногда в городе они вместе обедают или выпивают по чашечке кофе. Она близка с ним, но только раз в неделю, а конкретно по средам вечером, когда диетолог ходит играть в сквош [84] .
Ее непривычную откровенность я объясняю выпитым вином и желанием развеселить меня.
84
Игра с мячом и ракеткой на корте с высокими стенками.
— Он приходит сюда? — спрашиваю я пораженно.
Мама кивает.
— Постой, — восклицает Ингрид, он что, переспит с тобой, а потом идет играть в сквош?!
— Да нет, сквош — только предлог, — объясняет мама.
Ингрид принимает это к сведению с явным облегчением.
— Но спортивный костюм, конечно, берет с собой, — сухо уточняет мама. — И кроссовки, и ракетку…
— Естественно… — говорит Ингрид с презрением.
— Он даже, — усмехается мама, — мочит этот костюм…
— Мочит?! — восклицает Ингрид.
Мы обе недоуменно
— Вон тем пульверизатором для цветов, — объясняет мама. — Ради супруги… Чтобы у нее не было подозрений.
Ингрид встает, берет пульверизатор и зачарованно его осматривает.
— Это еще не все, — улыбается мама.
Мы в ожидании.
— Когда он наполняет пульверизатор водой, — откашливаясь, говорит мама, — то добавляет в нее соль… Ради достоверности.
Ироничное выражение вдруг исчезает с ее лица.
И неожиданно она грустнеет.
— Мама у нас есть еще вино? — спрашиваю я.
Мама приносит вторую бутылку; как только она открывает ее, я сразу пью.
— Боже правый, ну мужики… — качает головой Ингрид.
Видно, она еще не пришла в себя после рассказанной мамой истории.
— Однажды я встречалась с одним ужасным скупердяем, — говорит она. — Когда мы ходили в кино, каждый платил за себя. Представляете? Или же по пути ко мне он покупал новый «Cosmopolitan» для меня, а потом брал за него деньги… Вы поверите?..
— Скупердяи, пожалуй, наихудший вариант, — заключает мама.
— Он жил у меня примерно месяц, — вспоминает Ингрид. — Пользовался только своим мылом и своей пастой. А теперь представьте: целый месяц он пользовался одним и тем же обрывком зубной нити…
— Да ты что?! — не верит своим ушам мама.
— Клянусь! Я специально следила за ним. Все свои туалетные принадлежности он каждый вечер укладывал в такой черный пластиковый футляр. Тот кусочек нити тоже клал туда. В боковой кармашек. Всякий раз споласкивал ее и клал туда.
— Тьфу! — передергивается мама.
Я двигаюсь по самой границе трезвости, а порой слегка заступаю за нее. В какую-то минуту моя мысль абсолютно ясная, но тут же чувствую, что голова тяжелеет.
— В чем причина, что меня так мало любят? — вслух жалею я саму себя. — Почему?
— Ерунда, — говорит Ингрид. — Оливер, например, любит тебя по-прежнему, уверена на все сто.
— Или Джефф, разве Джефф не любил тебя? — присоединяется мама.
Джефф любил меня, приходится это признать. Бросила его я.
Мы бросаем — и нас бросают.
— Да, Джефф меня любил, — кисло говорю я, — до тех пор, пока я не забывала купить ему New York Times, арахисовый паштет или зефир в шоколаде…
Кто-то долго звонит в дверь, мы все вздрагиваем. Мама, вопросительно посмотрев на меня, идет открывать. Это Жемла, я слышу, как он здоровается. Припоминаю, что не видела его, самое малое, недели две. В передней — ошеломляющая тишина. Коснувшись плеча Ингрид, иду посмотреть, что там происходит.