Роман Галицкий. Русский король
Шрифт:
– Не бывать такому!
– почти хором подхватили безземельные князья Владимировичи.
– Каждый князь должен иметь свой удел. А велик он или мал - так то по роду его пущай будет положено.
– Вот и станет всяк мыслить, что его род лучше, нежели у соседа, - оборвал Роман.
– И пойдёт на соседа войной, чтоб к своему клоку земли лишнее болото с лягушками прирезать. А после придут половцы, иль угры, иль ещё кто - и передавят нас поодиночке. Нет!
– стукнул кулаком по подлокотнику - Будет, как я сказал!
И полетели по Руси во все княжества гонцы, везя Романовы грамоты к остальным князьям. «Радея
Получив грамоту, Всеволод Большое Гнездо долго сидел в своих покоях, запёршись и напряжённо раздумывая.
– Ишь, чего выдумал!
– снова и снова возмущался он, пробегая глазами ровные строки грамоты.
– Землю переделить. Киев общим сделать. Да ещё и по-новому землю наследовать. И уделы оставить в наследование. Это что же выходит - всяк князь имеет свой удел, передаёт его своему сыну по наследству и никто над ним не властен. Каждый у себя будет хозяином, а до большой земли ему и дела нет! И потом - кто у нас на Руси великий князь? Я или этот галичанин?
Не хотел Всеволод соглашаться с Романом. И не только потому, что боялся перемен, - мечтал он собрать вокруг себя всю Русь, чтобы сделать Владимир новой столицей Руси взамен стареющему Киеву. Потому так зорко следил за остальными князьями, не давал никому усилиться сверх меры, чтобы князь тот не вырвался из-под его власти. Рязанцы ныне все по его указке живут, Новгород тоже усмирён, на юге есть его вотчина - в Переяславле-Русском княжит сын Ярослав, - остались Чернигов, Смоленск и Галицко-Волынская земля. Не хотел Всеволод усиления других князей, для этого и воевал с ними, и друг с другом стравливал, и роднился с соседями. Не любил он Рюрика, не мог желать ему добра, потому и не помог ему против Романа Мстиславича. Но и усиления волынского князя не желал, понимая - этот противник вряд ли окажется ему по зубам.
– Не указ ты мне, Романко, - бормотал князь.
– Я - старейший князь на Руси, и коли ты этого не понял до сей поры, пришло время понять!
Кликнул слугу, велел подать перо и чернила и до позднего вечера сидел, склонившись, у свечи, писал. А на другое утро призвал своего милостника Кузьму Ратшича, коему всегда доверял особые дела, и, вручая ему грамоту, сказал:
– Скачи, Кузьма, в Киев, послом ко князю Роману. Отдай ему эту грамоту и на словах передай: дескать, не может Всеволод принять приглашения и прибыть на снем, поелику не хощет преступить обычай отчич и дедич.
Кузьма Ратшич поклонился и вышел.
4
Знал Всеволод, что делает. Слишком давно он начал собирать вокруг себя Русскую землю. Прочие князья привыкли к нему, считались с силой и мнением владимиро-суздальского князя. Рязанцы смотрели в рот, новгородцами правил ставленный Всеволодом владыка, и среди бояр были его сторонники. Смоляне все были свои, все Мономашичи. Ольговичи тоже были повязаны ротами и родством. Получив свои грамоты, они все вопросительно обернулись в сторону Залесья - как поведёт себя Всеволод, так и они поступят. И поскольку тот не тронулся с места и ответил отказом, то и они остались дома, каждый при своём, не желая и боясь перемен.
Кузьма Ратшич прибыл в Киев в конце лета, со свитой, как и положено послу великого князя. Роман встретил его достойно - после отъезда Рюрика княжеский дворец успели привести в пристойный вид. Ради Кузьмы приказал накрыть столы, пошире распахнул ворота детинца.
Кузьма не стал заводить долгих разговоров. После обычных посольских расспросов передал Роману Всеволодову грамоту и отошёл, ожидая ответа.
В письме был не только отказ. Не был слеп Всеволод и понимал, что ежели рассердить Мстиславича, то Роман может, собрав рати, двинуться на север. И вчерашние враги Ольговичи станут ему союзниками только потому, что появится возможность посчитаться с Владимиро-Суздалем. А это означает не только новую усобицу - это означает, что придётся тогда ему на склоне лет потерять всё, что приобрёл с таким трудом.
Понимал Всеволод, что Роман ныне силён и выгоднее иметь его в союзниках. Отказываясь принять и утвердить новый порядок княжения, он писал:
«Тако мыслю я, что Киева ныне не надобно ни мне, ни тебе. У обоих нас есть отчины, ты и я оба радеем об усмирении Руси. Потому, брат, вот тебе моё слово - Киев ты оставь, а сам иди к себе на Волынь. Рюрик из града ушёл - так надобен ему новый князь, а какой - про то помыслим особо. Но ни тебе, ни мне в нём не сидеть».
Опустив руку с письмом, Роман взглянул на смирно стоявшего Кузьму Ратшича.
– Не желает Киева Всеволод, - сказал он.
– Но и мне его не даёт. Ряда мово принять ему не можно, поелику не желает он преступать старину. А сам по ряду же и поступает - хощет дать Киеву князя по своей воле. Как собака на сене сидит Всеволод - ни тебе, дескать, Киева, ни мне!
Кузьма Ратшич смиренно опустил глаза. Он был много наслышан о буйном нраве Романа. Обычно волынский князь в гневе заикался, топал ногами и, случалось, поколачивал бояр. Вот и сегодня загорелся в его тёмных глазах опасный огонёк. Кузьма сказал со всей невозмутимостью и смирением:
– То воля Князева, не моя.
– Ловок твой князь, - Роман помолчал, сжав губы.
– Ладно. Ступай. Да будь вечером на пиру. Я после ответ дам.
Едва Ратшич вышел, Роман велел кликнуть своих бояр и просидел с ними до самого вечера, пока не пристало идти пировать.
Крепко обижен был Роман на Всеволода, но - странное дело!
– не потому, что натолкнулся на решительный отказ. Он чуял, что Всеволоду не по нутру его усиление. Он сам с неменьшей тревогой следил несколько лет назад, как ловко укротил владимиро-суздальский князь котору меж Мономашичами и Ольговичами и как рядился из-за него с Ярославом черниговским. Всеволод был себе на уме. Не Роман был его главным врагом, а те же князья, что тянут каждый в свою сторону и не видят дальше своего носа. Двое их было - Всеволод на севере и Роман на юге Руси - сильных князей. Сила нашла силу. И оценила её по достоинству.