Роман Галицкий. Русский король
Шрифт:
– Скачет кто-то…
На улице показался облепленный снегом всадник. Отчаянно погоняя коня, он спешил к терему.
– От Рюрика!
– Анна Юрьевна вскочила и бросилась в сени.
Вскоре перед ними предстал тяжело дышащий дружинник. Снег покрывал его охабень, шапку и сапоги. Ввалившись в сени, он встряхнулся, как пёс, и повалился перед княгинями на колени:
– Матушка-княгиня, беда!
– Они… погибли?
– выдавила Анна Юрьевна.
– Все живы, сохрани Господь, - дружинник перекрестился, - но захватил их Роман галицкий, князя Рюрика заковал в железа, бояр его похватал, сыновей под стражей держит… И так повелел сказать, что лишает князя Рюрика княжьего имени.
Анна Юрьевна застыла, сцепив руки на груди. Предслава бросилась к гонцу:
– Кто тебя послал?
– Боярин Славн Борисович… упредить хотел…
– Матушка, - Предслава повернулась к княгине, - надо бежать.
– Куда?
– выдавила та.
– Во Вручий! В Туров! Во Владимир, ко Всеволоду! В Чернигов, наконец! Ну матушка!
Анна медленно повернулась и, пошатываясь, пошла в свои покои. Там, как подкошенная, рухнула на колени перед образами и зарыдала.
Предславой же владел страх. Она понимала - уж ежели Роман решился захватить её отца, то этим месть его не ограничится. Он не успокоится, пока не изведёт всех - и особенно её. Княгиня заметалась по дому, выкликая слуг и раздавая приказы.
Обоз был уже почти уложен, и три княгини были уже собраны и готовы к отъезду, но тут на подворье послышались громкие голоса, топот ног и звон оружия. Женщины бросились к дверям, но они распахнулись от пинка, и в палату взошёл знакомый Предславе по Владимиру-Волынскому боярин Вячеслав Толстый.
– Здравы будьте, княгиня Рюрикова и дочери её, - кивнул он степенно.
– Послан я за вами по приказу князя Романа галицко-волынского, чтобы взять вас и в Киев отвезти пред его княжьи очи. Мужья ваши тамо вас уже дожидаются.
Верхуслава крепко прижала к себе дочь. Анна Юрьевна без сил рухнула на лавку. Предслава схватилась за голову и заголосила. Она была уверена, что в Киеве её ждёт смерть.
Роман не стал долго раздумывать. Придя в Киев и дождавшись, пока Вячеслав привезёт из Вышгорода трёх княгинь под стражей, он собрал всех передних мужей, киян и своих волынцев и поставил перед ними Рюрика.
Того привели под охраной, в оковах. Его сыновья Ростислав и Владимир оставались в порубе. Оказавшись в плену, потускнел и подурнел киевский князь, как-то сразу обрюзг и постарел. В глазах застыла злость. Встав посреди думной палаты, Рюрик оглядел бояр и воевод. Волынцы сидели отдельно от киян, и многие из них отводили глаза.
– На судилище меня вызвал, Романко?
– дерзко обратился Рюрик к сидевшему на его столе князю.
– Гляди, как бы всё не переменилось враз!
– Судить мне тебя ни к чему, - холодно ответил Роман.
– Сам ты себя осудил. Я же лишь о судьбе твоей бояр попытать хощу… Введите княгиню!
Молодой дружинник Дмитрий, недавно взятый Романом в число своих милостников, поклонился и отворил маленькую дверку, впуская Анну Юрьевну и Предславу. Обе бросились к Рюрику, повисли на нём, причитая и рыдая. Анна Юрьевна подняла залитое слезами лицо:
– Изверг! Душегубец! Крови нашей захотел?
– Уйми жену свою, Рюрик, - отмахнулся Роман.
– А ты, княгиня, не позорься пред мужами. Много зла сотворил мне тесть мой бывший. Дочерь свою мне отдал в жены, чтобы она за моими делами догляд вела и ему доносила. Покуда был я на Волыни, всячески утеснял, вой^ ной на земли мои шёл. Когда в силу вошёл да своей кровью залил Галич, собрался с иными князьями, чтобы отнять у меня мою отчину. А когда я одолел, половцев на Русскую землю привёз, мести желая. Не мне - невинным отомстил. И поныне не угомонился - крамолу куёт. Все вы слыхали противные слива, сказанные им в Триполье. Как хулил он меня, как гнал с Русской земли, аки я тать какой.
– Тать ты и есть!
– выкрикнул Рюрик.
– Охолонь, - оборвал Роман.
– Злоба тебе глаза выела. Попервости я заступился за тебя перед Всеволодом, но поелику ты не угомонился и, коли оставить тебя в покое, много зла причинишь нашей земле, порешил я примерно наказать тебя. И ныне решаю лишить тебя княжьего достоинства и либо ослепить, либо постричь в монахи. А то вовсе в поруб заточить навеки… Что скажете, бояре? Какой карой мне казнить Рюрика?
– Изверг!
– вслед за женой завопил Рюрик и рванулся так, что оковы его зазвенели.
– Упырь!
Дружинники накинулись на князя, схватили за локти, оттаскивая прочь. Но тот продолжал кричать и ругаться.
Роман отмахнулся от его криков, кивнул боярам - говорите. Те переглядывались, подначивали друг друга.
И первым встал Мирослав Рогволодович. Всю жизнь прослуживший князю, молодой боярин занял при нём место отца, Рогволода Степаныча, оставленного во Владимире посадником.
– Не брал тебя Рюрик, на чепь не сажал, - рассудительно молвил он, - и хоша вотчину твою воевал, но не лишал тебя стола. Да и ныне твой верх. Посему призываю тебя быть милосердным и прошу крови напрасной не лить, а постричь Рюрика во мнихи.
Роман кивнул ему, как другу. С Мирославом у них всё было заранее обговорено. Осталось ждать, что скажут другие.
Волынские бояре тотчас подхватили предложение Мирослава. Кияне медлили, пока не встрял боярин Чурыня:
– По-христиански сие, по-божески. Много зла совершил князь Рюрик Руси - так пущай замаливает грехи свои. Подумайте, бояре, ведь не прольётся тогда крови, руки наши чисты будут.
– Руки-руки, - заворчали бояре.
– Эва, как повернул…
Но решать надо было. Кияне были наслышаны о крутом нраве Романа. Коли порешат они пощадить Рюрика, то не сотворят ли хуже? Озлившись, нарочно казнит Роман бывшего тестя. Да и не в обычае просто так отпускать пленников. Всеволод вон Глеба рязанского в порубе до смерти уморил, а дядьёв своих Ростиславичей ослепил.
– Постриги его, княже, - начали раздаваться голоса.
– Постриги…
Многие молчали, а иные высказывались в защиту Рюрика. Но от этих Роман только отмахнулся.
– Решена судьба твоя, княже, - обратился он к Рюрику.
– Готовься принять мнихский чин ты сам, жена твоя и дочь. Всё семя твоё за тебя ответ держать будет.
Анна Юрьевна вскрикнула и повисла на муже, теряя сознание. Предслава завизжала. Рюрик с белым лицом, зарычав, вдруг бросился на Романа, но дюжие гридни повисли на его плечах, силой поставили на колени.