Роман Галицкий. Русский король
Шрифт:
Ярина воротилась однажды днём. В том же возке, закутанная до самого носа в дорогую, чёрной лисы, шубу, с ларцом, полным серебряного и золотого узорочья, и с мёртвыми, пустыми глазами. Сенные девушки вынули её из возка, под руки повели в терем - Ярина еле брела, спотыкаясь на каждом шагу. Заслав бросился было к ней - не повернула головы. Отстранив девок, поддержал под локоть - встрепенулась, как пойманная птица, забилась, и боярич сам отпустил молодую жену. Девки опять
Что до волынских бояр, то они, сделав своё дело, скоренько воротились во Владимир-Волынский с докладом Роману Мстиславичу. Но сказанное ими запало в душу не только Заславу.
Глава 2
1
Отшумела разгульная Масленица, начался Великий Пост. Наступила весна. Днём ярко пригревало солнышко, посинело и стало выше небо. В тёплый полдень с крыш звонко лилась капель. Как оглашённые, орали птицы. Отряхиваясь, осторожно ступали по остаткам ноздреватого снега куры, пили талую водицу.
Весна началась чуть запоздавшая, но дружная. Всё тянулось к солнцу, всё оживало.
Не было радости только в терему боярина Сбыгнева Константинича. Молодая боярыня Ярина Борисовна так и не оправилась после того, что учинил над нею князь Владимир. Первые дни она лежала пластом - тогда в её светлице толпами толпились знахарки и ведуньи. Благодаря их общим усилиям, в начале Поста Ярина пошла на поправку, но и тогда не оправилась совсем и всё больше сидела где-нибудь в уголке. Когда Заслав входил, поднимала жалобный, как у побитой собаки, взгляд и молчала. Не сумев добиться от жены ни слова, Заслав выходил, а Ярина плакала, глотая слёзы.
Только со старой нянькой Агафьей и могла иногда перекинуться словом боярыня. Старуха первая заметила, что с её воспитанницей приключилось неладное. Вроде бы оправилась Ярина, а в глазах тревога и боль.
– Опять хвораешь, ягодка, - заметила она как-то днём.
– Бледная вся, аж круги под глазами синие. Поведай, - нянька коснулась рукой холодного лба Ярины, - об чем кручинишься?
– Ни о чём, - прошептала Ярина и отвернулась.
А коли так, сходи прогуляйся по улице?
Не пойду, - промолвила Ярина совсем тихо.
– Ну так займись чем-нибудь… Принести рукоделье?
Боярыня только покачала головой. Нянька смело уселась рядом, обхватила её за плечи тонкими руками, привлекла за голову к себе, гладя по спине и безвольно сложенным рукам.
– O-и-йо…о-и-йо, - вполголоса баюкала она девушку.
– Не томись, не рви сердца, ягодка. Поведай, о чём болит сердеченько. Повести своей старой нянюшке.
– Тяжко мне, Агафьюшка! Ох, тяжко, - вдруг с надрывом вскрикнула Ярина и, обняв няньку, быстро, запинаясь, зашептала что-то ей на ухо. Та тихо охнула.
– Ягодка ты моя, - только и протянула она.
– Да неужто…
Поверить в самом деле было трудно, да и сама Ярина не верила, больше страхами питалась, но от девок она слышала, от мачехи тоже, а теперь сама уверилась, что и с нею приключилась эта беда. Мечтала родить Заславу сыновей и дочерей, а вышло так, что под сердцем маленьким змеёнышем свил гнездо ребёнок князя Владимира, плод насилия.
– Страшно мне, Агафьюшка! Страшно!
– со слезами в голосе промолвила Ярина.
– Если правда - позору-то! Позору не оберёшься! Как жить! Как в глаза Заславу смотреть? Он взойдёт - а у меня всё холодеет внутри! Ведь ежели прознаются… чего делать-то? Помоги! Травки какой ни на есть найди!
– Да на что ж тебе травка-то?
– шептала перепуганная нянька.
– А сама знаешь, на что! Не буду его дитя носить, и всё тут!
– жарко шептала Ярина, цепляясь за неё дрожащими руками.
– А не поможешь - в колодезь брошусь, удавлюсь! Только бы не жить! Только бы не позорить Заслава!
– Что ты! Что ты!
– срывала с себя её руки Агафья.
– Грех это великий!
– Грех такое терпеть! Агафьюшка!
– Ярина заломила руки.
– Помоги! Господом Богом заклинаю! Иначе… иначе не ищи меня на белом свете, вот те крест!
– она быстро перекрестилась.
Нянька опасливо оглянулась на дверь - а ну, как подслушают. Ярина мелко дрожала, в глазах плескался ужас и отчаянная решимость. Решившись, старуха притянула девушку к себе, погладила по бледной впалой щеке, и та разрыдалась у неё на плече.
– Ништо, ягодка, - успокаивала её нянька.
– Успокойся, красавица моя! Утри слёзки. Добуду я тебе травки, как есть, добуду!
– Спасибо, Агафьюшка! Век Бога за тебя молить буду.
– Ярина, наклонившись, исступлённо целовала морщинистые руки старой няньки…
Старая Агафья сдержала слово. Миновало всего несколько дней, как она, выбежав куда-то на рассвете, опять толкнулась в светёлку молодой боярыни. Ярина, эти дни жившая как на иголках, - всё казалось, что вот-вот все увидят проклятый живот и догадаются о её позоре, - сама бросилась отворять.
– Ну что? Что? Принесла?
– допытывалась она дрожащим голосом, просительно заглядывая ей в руки.
– Принести-то принесла, - нянька тискала в пальцах маленький узелок.
– Да только ладное ли дело? Живое дитя губить…
– Не дитя то - змей подколодный!
– воскликнула Ярина.
– Всё нутро мне выесть хочет! Ни встать, ни сесть! В храм божий - и то ходу мне нет! Либо его изведу, либо самой мне в живых не быть!
– Что ж, - вздохнула старуха, - знать, тому и быть… С недоверием относилась она к принесённой траве. В посаде жила одна травница, именем Милуха. Была она вдовой, муж её помер через месяц после свадьбы, и все говорили, что Милуха уморила его сама. Но была она знатной травницей и знахаркой. Вся округа бегала к ней, чуть что приключится. Тая хозяйкину беду, Агафья не сказала ей всего - молвила только, что девка больна, лежит в горячке и сама прийти не может. Милухе не раз доводилось помогать девкам, что себя не соблюли. Она сготовила траву и научила Агафью ею пользоваться.