Роман межгорья
Шрифт:
Но агроном никак не мог припомнить, о чем они разговаривали.
— О вашем участии в посевной, — напомнил ему Саид. — Мы ценим ваши знания и опыт хлопковода. В этом году мы впервые будем сеять отборными семенами в таких масштабах. У нас тоже есть неплохие специалисты, но вы, без сомнения, могли бы оказать нам немалую помощь. Не согласились бы вы или кто-нибудь из ваших коллег посеять наши участки?
— По контракту?
— Само собой разумеется.
— Но мы тоже хотели поехать поглядеть на это зрелище.
— На ликвидацию обители? — переспросил его Саид. — Не советую. Совсем не интересно. Значительно интереснее будет закрывать их там, где-то у вас,
— Католические монастыри? — смеясь, спросил негр.
— Не только католические. Ну, согласны ли вы с моим предложением?
Из райисполкома вышел Гафур Ходжаев и остановился поодаль.
— Товарищ Ходжаев, — обратился к нему Саид, не дожидаясь ответа негра. — Эти товарищи агрономы согласились поработать у нас на участках в качестве консультантов по посеву египетского хлопка. Не остаться ли и тебе в Кзыл-Юрте, чтобы оформить это? Дашь телеграмму об этом в Ташкент. А я уже сам повоюю в обители.
Последние слова Саида Преображенская перевела негру на французский язык. Саид-Али не знал этого языка.
Агроном стал советоваться со своими товарищами. Они на чем-то настаивали, и наконец негр сообщил на немецком языке Саиду, что они согласны, но все же не могут отказаться от поездки в обитель.
— Скажите, почему вы не хотите, чтобы мы поехали в обитель? — спросил его агроном…
Саид не сразу ответил — он думал. В это время от гостиницы «Интурист» подъезжал автобус, заказанный Лодыженко. Саид глядел на автобус, а может быть, и просто вдаль и думал. Агроном не успокаивался.
— Товарищ инженер! Мне, конечно, известны ваши дела бывшего коммуниста. Почему вы так настаиваете?
С лица Саида исчезла беззаботная улыбка. Он посмотрел на негра так, как смотрят на ребенка, когда убеждают его не есть белены.
— Я гражданин советской земли! Если бы вы хорошо знали, что сие означает, вы бы не задавали подобных вопросов. Вам непонятно? Хорошо, объясню: мы уже пропустили шесть дней нормального срока для посева хлопка. Вы помогли бы нам сегодня, а не завтра или послезавтра, понимаете? Мы едем в обитель потому, что эта поездка является гарантией успешного проведения сева, а вы хотите попасть туда из простого любопытства, как поехали бы посмотреть новую программу в цирке. Для нас эта программа — железная необходимость! Мы ведем ожесточенную борьбу с нашими заклятыми классовыми врагами. Крепость этого врага угрожает нам, мы должны уничтожить ее.
— Разрешите, пожалуйста. Вы говорите аллегорически, делая всякие обобщения. Какая крепость, какой враг? Молятся себе люди — и пусть. Ведь молятся они в Америке, в Англии, в Италии. Там тоже есть своя власть, занятая своим делом.
— Вы хотите сказать, власти там тоже молятся?
— Хотя бы и так… Но могут и не молиться.
— Возможно, но только у нас можно помолиться всякому верующему. А у вас власти молятся больше богу Ротшильда, Моргана, нефтяных компаний, расовых дискриминаций и колониального угнетения. К сожалению, некоторые верующие у нас тоже стремятся следовать пагубному примеру врагов демократии и социализма. Что поделаешь, сами понимаете: у нас — советская власть! Мы строим бесклассовое общество. А как вы его построите, не уничтожив враждебных пролетариату классов, врагов социалистического общества? Вам не нравятся аллегории? Хорошо: у нас были случаи, когда какой-нибудь колхозник уходил из Советской степи и возвращался в свое насиженное гнездо нищеты и мытарства в кишлаке. Мы ему говорим, что колхозы строим для его же счастья, но он почему-то все же бежит. Как вы думаете, кто ему советует бежать из колхоза?
— Думаю, что его собственное сознание.
— Это старо, товарищ агроном, старо, как мир, живущий под солнцем. Сознание — это продукт общественных отношений, вы об этом должны знать. А до тех пор, пока в нашем обществе еще есть такая трясина, как эта обитель, ненавидящая все советское, неперевоспитанное сознание будет еще долго хромать. Мы — и коммунисты и нечлены партии — добросовестно относимся к своим обязанностям. Мы знаем, что наши враги не ждут. Шейхи, имамы, попы несколько раз пытались своими черными делами повредить этому гигантскому строительству. Они ведут с нами ожесточенную борьбу, подкладывают мины, уничтожают людей вот уже на протяжении нескольких лет. Почему это мы должны проявлять такое милосердие к ним? Пришло время и под них подложить мину, особенно теперь. Нам нужно сеять, и не как-нибудь, а по-настоящему, как полагается в Советской степи. А некоторые колхозники по наущению обители относятся к посевной формально, срывают ее проведение. Понятно ли вам теперь, что речь идет о том, кто — кого?
— Понял. Если не большевики ишанов, то ишаны вас? — вопросом ответил задумавшийся негр.
— Да! Иначе быть не может… Ну, что же, садитесь, поедемте!
Лодыженко стоял на подножке автобуса и с удовольствием слушал импровизированную речь Саида.
Агроном по-португальски сказал что-то своим товарищам. С минуту все молчали. Саид машинально взял папиросу из рук Ходжаева и зажег ее. После первой затяжки он закашлялся и смял папиросу.
— Ну, поехали, — вдруг скомандовал он, открывая дверь автобуса.
— Погодите! Мои товарищи… и я вместе с ними — не поедем. Ведь нас командировало к вам Общество друзей Советского Союза. Мы остаемся здесь и докажем, что являемся вашими подлинными друзьями.
Саид помолчал немного. Поглядел на Лодыженко, на Гоева. Только сейчас выбросил он из рук папиросу и совсем другим тоном сказал Ходжаеву:
— Видишь, я говорил, что тебе придется остаться. Щапов вам поможет, а Гоев вместе с товарищами выедет на участки. Надо обязать директоров совхозов… Да мы уже говорили со Щаповым. Каримбаева вместо меня пошлите на центральный участок.
В это время мимо них проехала заводская машина.
— Айдате! — крикнул им Синявин, помахав рукой. Саид движением руки предложил Преображенской сесть в автомашину. Она покорно, без единого слова, послушалась его.
Лодыженко сошел с подножки автобуса, заглянул в кабину шофера и сказал:
— Тогда… поезжайте, товарищ, вы свободны.
Саид приветливо улыбнулся.
Автомашина двинулась и поехала следом за заводской машиной. Саид сидел возле шофера, а на заднем сиденье еще трое: Лодыженко, Софья Преображенская и на откидном — Инаят-Кави Ратнакар.
XX
Заводы и колхозы Советской степи направили своих делегатов на митинг, посвященный закрытию обители. От последней трамвайной остановки у крайнего южного пункта степи делегации со знаменами шли пешком. Майли-сайская текстильная фабрика послала свой оркестр в составе сорока восьми человек.
Проезжая мимо этих движущихся колонн, Саид глядел на них, но думал о многом. Порой ему казалось, что он стоит на берегу, а мимо мчатся и степь и далекие горы. Софья Преображенская пыталась поддерживать беседу с Лодыженко. Она чувствовала, как далека от интересов, которыми жил этот человек. Пыталась представить себе, каковы же вкусы и стремления этих людей, старалась угождать им, и от этого ей самой становилось еще горестней.