Роман межгорья
Шрифт:
— Да, я инженер. Четверть века тому назад окончил Политехнический.
— Вот это меня и интересует. Вы много лет работаете на ирригационных сооружениях, обладаете огромным опытом. Советское правительство ценит вашу высокую квалификацию и приглашает вас занять одну из ответственных должностей на новом строительстве в Голодной степи.
Предложение звучало чрезвычайно официально. Саид, поджидая Синявина, обдумал содержание своего разговора и приготовился к нему. Да и Гафур Ходжаев советовал ему подобрать душевные «убедительные слова».
Но прием, оказанный ему Синявиным,
Синявин в это время раздумывал — Саид точно сказал о том, что привело его сюда. Поэтому подумай, инженер, и дай такой же точный ответ. С Лодыженко ты говорил без размышлений, ибо и вопрос был поставлен как-то вызывающе; письмо получил, работать будешь? А этот ведь и не ставит вопросов. Он говорит от имени правительства. «Правительство ценит и… приглашает».
— Спасибо за приглашение. У меня работы достаточно.
— Разгрузим.
— К тому же… Я уже несколько староват. Советую вам подобрать более молодых. Для такой работы нужны энтузиасты. Вы же знаете, Голодную степь уже несколько раз собирались орошать. Я был свидетелем шести таких попыток! Начиная от ханов, эмиров, царей и кончая ловкими предпринимателями с английскими золотыми фунтами…
— Подберите себе соответствующий штат, хотя бы и из молодежи, это уж ваше дело… — прервал его Саид, не дослушав Синявина до конца, будто бы они принципиально обо всем уже договорились. Но Синявин продолжал свою мысль:
— …С английскими золотыми фунтами, с лучшими силами конструкторского и технического мира. Голодная степь поглотила немало золота, труда и энергии. Такие работы надо начинать при условии…
— Конечно, из Ферганы вам придется переехать к месту работы. Ваша семья состоит… кажется, только из дочери и вас?
— Роночка! Приготовь нам чай! — крикнул Синявин. — Нет, отчего же, жена, да еще и… работница.
— Четыре человека. Это не так страшно. Здесь и езды-то три-четыре часа.
— Да, но позвольте. Я… не хочу. Об этом известно вашему товарищу. Я ему ясно сказал.
— А о концессии вы напрасно ему говорили. Никаких концессий! В пятилетием плане социалистической перестройки нашей страны проблема Голодной степи имеет первостепенное значение. За два-три года мы должны закончить первую и вторую очереди строительства, а их всего три. На первую очередь ассигновано сто пятьдесят миллионов золотых рублей… Благодарю вас, Вероника Александровна.
— Вам подать булку с маслом или печенье?
— И то и другое, пожалуйста… Проект разработан с точным учетом первых попыток. Вы не приняли во внимание, Александр Данилович, что между эмирами, предпринимателями с английскими золотыми фунтами и большевиками есть колоссальная разница. Те действовали одни, руководствуясь лишь единственной целью: а сколько это даст прибыли, какой процент дивидендов падет на золотой фунт? А у нас будет строить вся страна, с таким расчетом, чтобы уже к концу первой пятилетки ликвидировать неграмотность в стране, безработицу, отсталость, сделать невозможной кабальную зависимость от иностранного капитала. Мы хотим выращивать свой высококачественный хлопок, иметь свои текстильные фабрики, высшие школы, передовой культурный народ и зажиточную жизнь для трудящихся. Просто говоря, мы должны построить фундамент социализма.
— Задача прометеевская, я завидую вам. Но ведь страна-то… бедна, и…
— Отсталая, хотите сказать? Не возражаю. Вы абсолютно правильно понимаете меня, очень рад. Страна бедная, отсталая. Верно! Именно это и побуждает нашу партию, побуждает массы и нас, сознательную техническую интеллигенцию, работать с особенной энергией и воодушевлением. Вот на этом-то и основан проект. К сожалению, я не захватил его с собой… Да вы можете поехать со мной в Чадак и…
— Уже и ехать?
— Куда ехать, папочка?
— Не мешай, Вероника. Тебе никуда ехать не придется… Я вас не понимаю, товарищ Мухтаров. Вы говорите так, будто мы с вами в самом деле уже проект обсуждаем. Он интересен, не стану отрицать. Если бы я был в вашем возрасте… Но… наверное, я не смогу. У меня такие взгляды…
— Вы же русский? — резко спросил его Мухтаров. Синявин даже растерялся от такого вопроса.
— Да что это вы вдруг! Самый настоящий русский инженер. Об английских фунтах стерлингов лишь напоминаю — знаете ли вы о них, не боитесь ли их, будь они прокляты…
— Только в этом и заключаются ваши взгляды? — удивился Мухтаров.
— О нет. Я, видите… еще и в бога верую.
— И прекрасно. Вы сможете два-три раза в месяц приезжать и в свой собор. — Саид-Али показал рукой в окно на улицу, где среди зелени виднелся приземистый ферганский собор Петра и Павла.
— Вы меня неверно поняли, товарищ… Мухтаров. В соборе я, даже живя в Фергане, за десяток лет не помню, был ли хоть раз. А дело в том, что я просто… как вам сказать… коммунисты ведь безбожники… просто верую в бога, люблю иногда в разговоре ссылаться на бога, читаю богословские произведения…
Саид-Али подошел к пианино и стоя взял аккорд, другой. Синявин очень ревниво относился к музыке, точно к священнодействию, и в этих мажорных, сильных аккордах почувствовал руку мастера. А Саид-Али сосредоточенно прошелся по клавишам вверх, точно разминая свои пальцы, резко опустил крышку и задумчиво оперся на пианино. Он ощутил в себе такую силу, что, казалось, теперь может говорить не с одним, а со многими, со всеми синявиными нашей земли. Ему показалось тесновато в этой комнате, здесь негде было даже расправить крылья, чтобы во всю силу размахнуться.
— Ну что же, если у вас нет других авторитетов, а в своих знаниях вы разуверились, не доверяете им, — ссылайтесь себе на бога, увлекайтесь богословием. Это ваше личное дело. Надеюсь, что на работе это не отразится. Существует философия более новая и более сильная, чем ваше богословие.
— Если вы такой же инженер, как агитатор, то…
— А мне незачем вас агитировать, Александр Данилович. Вы русский… Не нам бояться за ваши взгляды. Мы… лично я сам буду стараться, чтобы эти взгляды вместе с богом остались вам только для… личного пользования. Нам нужны вы, ваши знания, опыт и… если хотите, искренность. Вижу, что вы меня поняли, и я рад. Надеюсь, что мы будем друзьями.